Наш вывод заключается в том, что даже если многие аспекты языковой способности имеют под собой биологическую основу, к ним не относятся грамматические принципы и конструкции. Все универсалии в грамматической структуре различных языков произошли из более общих процессов и ограничений человеческого познания, общения и слухоречевого восприятия, которые действуют на протяжении всего времени конвенционализации и передачи определенных грамматических конструкций в рамках конкретных языковых сообществ. Не так легко дать ответ на вопрос о том, почему группы людей создали свой собственные языковые конвенции, включая грамматические, которые к тому же невероятно быстро меняются. По-видимому, здесь отражаются более масштабные процессы, характерные для культуры в целом: люди рождены, чтобы подражать и уподобляться тому, кто их окружает, и язык — лишь одно из проявлений этого. Наиболее правдоподобное объяснение существования различных языков заключается в том, что это отвечает потребности одной группы людей отграничить себя от других групп, и язык служит барьером, не позволяющим пришельцам становиться полноправными членами общества. И напротив, как было показано выше, использование языка в повествованиях, позволяющее поделиться опытом и выразить отношение к происходящему вокруг, является основным путем сплочения культурных групп, которые с помощью языка выстраивают свою внутреннюю идентичность. Большинство изменений в грамматической структуре языка происходит из-за беспорядка, который устраивают дети, пытаясь вычленить обобщенные конструкции из имеющихся случаев их употреблений, причем опыт каждого ребенка уникален (Croft 2008).
Современные когнитивные науки не формулируют ясно, что мы имеем в виду, когда используем понятия «грамматика» или «синтаксис». На самом деле, имеется целый ряд недавних исследований, в которых дети и человекообразные обезьяны обнаруживали повторяющиеся (рекуррентные) паттерны в потоке искусственно синтезированных звуков; это принято называть «грамматическим научением» («grammar learning»; более осторожные исследователи говорят «statistical learning» — букв, «статистическое научение»), хотя звуки не имеют ни смысловой нагрузки, ни коммуникативного значения. Это не то, что я на протяжении всей книги называю грамматикой. Грамматика предполагает наличие по меньшей мере интенциональной коммуникации, а затем грамматические средства и конструкции структурируют многоэлементные высказывания так, чтобы они стали функционально осмысленны. И конвенциональные грамматические средства и конструкции, и простые конвенции (такие, как слова) являются культурно-историческими продуктами, созданными определенными культурными группами для удовлетворения своих коммуникативных потребностей. Языковые универсалии порождаются сообществами из социальных, когнитивных и слухоречевых «сырьевых» материалов, которые и стимулируют, и ограничивают процесс конвенционализации. По мнению Э. Бейтс (Bates 1979), в языке есть универсалии, поскольку люди по всему миру должны выполнять одни и те же коммуникативные «обязанности» и при этом обладают одинаковыми когнитивными и социальными орудиями для этого.
Следовательно, сложность при попытке реконструировать эволюцию языковой коммуникации, построенной на фундаменте кооперативной коммуникации людей в целом, заключается в том, что в человеческих группах имеются как универсалии, так и своеобразие. Это позволяет предположить, что где-то в Африке имелась некая группа, состоявшая из представителей современного человечества, которая долго шла к современным звучащим языкам (неизвестно, насколько долгим был этот путь), но затем, когда подгруппы из членов этой большой группы стали распространяться по всему миру, они конвенционализировали свои собственные языковые конвенции и конструкции. Все эти группы, естественно, сохраняли одинаковые когнитивные, социально-когнитивные, коммуникативные и слухоречевые возможности, и поэтому процесс конвенционализации происходил по одним и тем же законам для всех них.
6.5. Заключение
Ответ на вопрос о том, откуда взялась грамматика, таков: много откуда. Уже человекообразные обезьяны связывают жесты в последовательности, чтобы общаться друг с другом. «Говорящие» обезьяны даже порождают истинные сочетания, в рамках которых разбивают предполагаемое сообщение на несколько элементов, которыми часто являются события и их участники. Когнитивная структура этого «простого» синтаксиса имеет тем самым очень глубокие эволюционные корни. И пока мотив коммуникации — это разновидность простого запроса («я хочу, чтобы ты сделал нечто здесь и сейчас»), не возникнет необходимость в более сложном грамматическом структурировании высказываний.
Как только кооперативная коммуникация и мотив информирования, структурированные совместными знаниями и коммуникативными намерениями, возникли, люди стали общаться друг с другом значительно более сложным образом. Грамматика информирования требует дополнительных средств для определения того, о каких именно событиях и участниках идет речь (возможно, с помощью сложных, но логичных составляющих, помещающих их в контекст текущей структуры совместного внимания), и маркирования ролей, которые они играют в данных событии или ситуации. А когда мне нужно рассказать о целой последовательности событий — например, о том, что со мной случилось во время вчерашней охоты, — грамматика со-участия и нарратива, обладающая даже большим количеством грамматических средств, необходима для связывания событий друг с другом и отслеживания их участников. Эволюционные корни грамматик информирования и со-участия в повествовании проистекают из базовых компетенций кооперативной коммуникации и ее сложного фундамента, основанного на совместной намеренности. Но реальные грамматические конвенции, конечно, формируются вследствие не эволюционных, а культурно-исторических процессов (т. н. «невидимая рука» — «invisible hand»), совокупность которых мы назвали процессом конвенционализации грамматических конструкций.
Таким образом, грамматические конструкции современных языков человечества представляют собой продукты длинной и сложной последовательности событий в человеческой истории, включавшей в себя и эволюционные, и культурные процессы, которые разворачивались в рамках ограничений, накладываемых основными когнитивными и социально-когнитивными процессами. Большая часть этого произошла в жестовой модальности, что объясняет, почему жестовые языки способны сегодня так внезапно и легко возникнуть. Формирование и модификация грамматических конструкций возможны, на текущий момент, лишь потому, что коммуникация людей друг с другом представляет собой совместную деятельность с общей целью, а коммуникант оставляет многое невысказанным, если предполагает, что это понятно в силу наличия совместных знаний и поэтому прагматически прогнозируемо реципиентом, вследствие чего люди, находящиеся за пределами этого кокона совместного внимания, часто анализируют то, какие части высказывания выполняют соответствующие функции новым для них образом. Даже на самых поздних стадиях процесса эволюции языка основополагающие навыки и мотивы разделения совместных намерений, с которых для человечества начался путь кооперативной коммуникации, остаются в его основе.
7. От жестов высших приматов к человеческому языку
Наша речь обретает смысл благодаря другим нашим занятиям.
Я обещал, что история будет непростой, и так и вышло. Ведь у таких высокоспецифичных и сложноорганизованных продуктов фенотипических изменений, как человеческая кооперативная коммуникация, почти всегда сложное и запутанное эволюционное прошлое. А у таких высокоспецифичных и сложноорганизованных продуктов культурных воздействий, как конвенциональные человеческие языки, не отличается простотой и культурное прошлое, вдобавок к эволюционному. Поэтому я исхожу из того, что все действительно очень сложно устроено — хотя, возможно, наше понимание этих процессов просто недостаточно глубоко, чтобы увидеть их скрытую простоту. В любом случае, я сделаю последнюю попытку свести воедино имеющиеся у нас данные; для этого я сначала на нескольких страницах подведу итоги того, о чем говорилось выше, а затем еще раз пересмотрю три гипотезы, сформулированные мною в первой главе, чтобы оценить, насколько они подтвердились. Наконец, закончу я некоторыми мыслями о языке как совместной интенциональности, способности к разделению намерений (shared intentionality).
7.1. Подведем итоги
Краткий обзор общих положений этого курса лекций (организованный в соответствии с порядком глав книги) выглядит примерно следующим образом.
• Человекообразные научаются многим из своих жестов (путем онтогенетической ритуализации) и используют их очень гибко, безусловно, намеренно, с вниманием к вниманию конкретных людей среди окружающих; все это полностью контрастирует с их не являющимися результатом научения, ригидными эмоциональными вокализациями, беспорядочно посылаемыми в окружающую среду.
Человекообразные всегда пользуются своими выученными, выражающими намерение жестами для того, чтобы просить или требовать реакции от других, включая людей. Они пользуются жестами интенциональных движений для прямого требования ответных действий (intention-movements), и жестами привлечения внимания (attention-getters) для непрямых запросов — иначе говоря, применяют последние для привлечения внимания другого к чему-либо, чтобы он/она увидел(-а) что-либо и действовал(-а) в соответствии с этим. Эти выученные жесты привлечения внимания у человекообразных, возможно, представляют собой единственные интенциональные коммуникативные акты в животном мире, в рамках которых возможны намерения разных уровней: с одной стороны, намерение заставить другого
В основе понимания и порождения этих жестов лежат навыки понимания индивидуальных намерений — т. е. того, что у другого есть свои цели и представления о мире. Результатом их использования становятся умозаключения и выводы о том, что делает другой и, возможно, почему он это делает. И коммуникант, и реципиент имеют свои отчетливые цели в коммуникативном процессе и не имеют общих, разделяемых друг с другом целей.
Базовый когнитивный навык способности к разделению намерений — это циклическое (рекурсивное) «считывание» мыслей и намерений (recursive mindreading). Возникая в некоторых ситуациях социального взаимодействия, оно порождает совместные цели и совместное внимание, которые, в свою очередь, создают общий смысловой контекст (common conceptual ground), в рамках которого, как правило, протекает человеческая коммуникация.
Базовые мотивы способности к разделению намерений — это желание помогать и желание делиться. В коммуникативном взаимодействии они порождают три базовых мотива кооперативной коммуникации: просьба (просьба о помощи), информирование (предложение помощи в виде полезной информации), разделение с другими эмоциональных состояний и отношения к чему-либо = приобщение (установление социального контакта за счет расширения совместного смыслового контекста).
Взаимные допущения (и даже правила) кооперации и коммуникативные намерения, по Грайсу, возникают как циклическое «считывание» мыслей и намерений применительно к мотивам кооперации: мы оба знаем, что наше взаимодействие является кооперативным, и, более того, должно быть таковым, с точки зрения социума. Это приводит к тому, что при взаимодействии люди объединяют свои усилия для того, чтобы поставить совместную цель и добиться коммуникативного успеха. При этом они рассуждают не только практически, но и кооперативно, тем самым делая в процессе рассуждения выводы относительно коммуникативной релевантности.
ebooksa