Дорогой враг

— Мейкон… — Я отбрасываю всю свою жалость к себе, стыдясь, что позволила ей проявиться. — Я в порядке.

— Нет. — Его хватка становится крепче. — Это не так. Давай покончим с этой сделкой. Открой снова свой маленький ресторанный бизнес и не завись ни от кого. Ты можешь пользоваться кухней в доме, пока не встанешь на ноги.

— Нет, — твердо говорю я. — У нас была сделка. Я не убегу в страхе. Я справлюсь.

Мейкон нахмуривает брови.

— Я не хочу, чтобы ты «справлялась». Я повел себя как козел, когда согласился на это, зная, что делаю это только для того, чтобы позлить тебя.

Тепло разливается по мне как бальзам.

— Это была моя идея, и мы оба это знаем. Я не оставлю тебя в беде, Мейкон. Это было бы неправильно.

С явным раздражением он проводит рукой по волосам.

— Я больше не хочу этого, — хрипит он так тихо, что я почти пропускаю его слова из-за шума толпы. — Не нужна мне эта сделка, если она идет во вред твоему счастью.

— Мое счастье никогда не было частью договора, — шепчу я, больше для себя, чем для него.

Мейкон открывает рот, чтобы возразить, но замечает что-то позади меня, отчего вздрагивает, как от удара. Кровь отливает от его лица, окрашивая кожу в цвет высушенной на солнце грязи. Я подхожу к нему, касаясь пальцами его широкого запястья, и чувствую, как учащается его пульс.

— Мейкон?.. — Но затем смотрю по направлению его взгляда, и у меня пересыхает во рту.

Мужчина, шагающий к нам, — более взрослая версия Мейкона с седыми волосами. То же идеально скульптурированное тело, те же раскосые брови и угольно-черные глаза. Только губы у него другие, тонкие и плоские, отчего он кажется вечно озлобленным, словно это его хронический недуг. Из-за сильного алкоголизма кожа на его шее и лице опухла и раскраснелась.

Не тратя время на любезности, Джордж Сэйнт останавливается перед сыном.

— Знал, что найду тебя здесь, гарцующим перед прессой, как павлин. Ты всегда так отчаянно нуждался во внимании.

Лицо Мейкона приобрело прежний цвет, однако его голос звучит резко и жестко.

— Я бы сказал что-то про бревно в глазу или чья бы корова мычала, но не уверен, что твоего ума хватит, чтобы понять это.

Джордж Сэйнт прищуривается, и хоть этот жест чем-то напоминает жест Мейкона, в нем столько холодного уродства, что в этот момент они кажутся совершенно разными.

— Я думал, что выбил из тебя неуважение. Очевидно, мне следовало бить сильнее.

От его слов у меня стынет кровь, и я вдыхаю воздух, который причиняет боль легким при выдохе.