Скажи

– Я уже всё, уже всё. Вот ты больше возмущалась, честное слово! – и шутливо закатывает глаза, заставляя Лисовскую тут же улыбнуться, но упрямо покачать головой – не собиралась она, в самом деле, так сразу поддаваться на его обаяние.

А через полминуты они уже выходили из школы, ныряя в дверной проём, пока Киричук услужливо придерживал им дверь. Видимо, таким образом заглаживал вину за то, что им пришлось ждать его. Но в любом случае занятия были позади – и это радовало и расслабляло одновременно.

Морозный воздух ворвался в лёгкие одним разом, и Марина глубже вдохнула его в себя, растворяясь в этой свежести, в этом холоде, окутывающем изнутри. Лежащий снег, подсвеченный ярким солнечным светом, резал глаза, и пришлось привыкать, проморгаться слегка, чтобы можно было без труда смотреть на этот сверкающий, кристальный белый, что словно бы овладел практически каждым уголком этого мира, окунул в себя и распространил везде этот девственно-чистый цвет.

Егор держал её руку, грея в своей большой ладони, и она сжимала в ответ его пальцы, чувствуя открытой кожей мороз в воздухе, покалывающий и кусачий. Эти ощущения были свежими и каким-то необъяснимым образом поднимали настроение, и без того находившееся выше всякой планки.

Кажется, обрадовать сейчас могло всё что угодно – даже самая незначительная мелочь. Однозначно этому способствовала погода. А ещё то, что их отпустили немножко раньше. Тем более, учиться и так оставалось всего ничего, поэтому радоваться любому пустяку можно сколько душе угодно.

Улица была оживлённой, в частности из-за младшеклассников, которые сновали туда и сюда, бегали и бросались снежками друг в друга. Всё это сопровождалось криками, смехом и нескончаемой болтовнёй, но Марина вслушивалась только в хруст шагов – её и ребят, что шли по обе стороны, – по покрывалу прибитого к тротуару снега. Хлёсткий, звонкий и приятный звук, возвращающий куда-то далеко в детство, поистине ласкающий слух. К нему нельзя было привыкнуть – только вслушиваться год из года, каждой зимой, наслаждаясь этим хрустом.

Который врывался в голову – и сразу на душе становилось так умиротворённо, что впору было осесть посреди дороги или плюхнуться в ближайший пушистый сугроб, чтобы ещё отчётливее ощутить все радости зимы.

Прекрасной и холодной, атмосферной до чёртиков, до покалывания в кончиках пальцев и непонятного предвкушения за рёбрами. До бесконечных новогодних ассоциаций, ярких гирлянд и ёлочных украшений. До тепла и уюта, нескончаемых, западающих в самую суть, в нутро, в сознание и пускающих спокойствие.

Какое было и сейчас.

Марина вдруг ощутила, как Егор двинул рукой, что сжимала её ладонь, а через мгновение уже перестала чувствовать кожей руки слишком низкую температуру на улице. Вместо этого была шероховатая ткань пальто и тепло глубокого кармана, куда Егор и сунул их переплетённые пальцы.

Девушка повернула голову, поднимая на него взгляд.

– Чтоб не мёрзла, – улыбнулся он и мягко подмигнул.

И после этого внутри неё что-то растаяло и растеклось. Что-то горячее и тягучее, приятное, согревающее изнутри. Почти как тепло его ладони и широкого кармана.

Хорошо.

Как же хорошо.

Она улыбнулась в ответ, закусив губу, чувствуя, как уже раскрасневшиеся от холода щёки покрывает ещё и лёгкий румянец.

Когда-нибудь девушка привыкнет ко всем милым и обаятельным проделкам Егора, но не в этой жизни, однозначно. Она всё ещё слишком ярко и сильно реагировала на его действия, мимику и голос. На то, что он был рядом с ней, на все прикосновения и слова – слишком ярко. Ей хотелось быть с ним сильнее, чувствовать его сильнее, слышать его сильнее. И хотя сильнее, чем сейчас, было невозможно, ей до невозможности этого хотелось.

Диана вдруг резко затормозила, оборачиваясь ко всем и спуская с локтя сумку, обхватывая затвердевшие от мороза ремешки пальцами в мягких светлых перчатках перед собой.

– Ну, что ж, мальчики – налево, девочки – направо, – бодро отрапортовала она и улыбнулась, переводя взгляд с молодых людей на Марину и обратно несколько раз.

– Не понял, – Паша изогнул бровь, глядя на девушку с лёгким непониманием.