Encomiendas, пахотные земли и скотоводческие ранчо между ними производили и аккумулировали капитал, который сделал возможным проведение крупномасштабных горных работ. Эксплуатация источников драгоценных металлов в большинстве районов Индий развивалась в три отчетливых этапа. Первый этап – просто сбор, приобретение путем грабежа или бартера золотых или серебряных предметов у местного населения во время завоевания. В некоторых местах, особенно в Кахамарке и Куско, количество полученного таким образом золота и серебра было очень большим, но через короткое время было собрано то, что накапливалось годами, и большая его часть переплавлена. Тогда конкистадоры стали сами искать золото на свой страх и риск, используя труд местных жителей для мытья золотого песка по руслам рек. Такая примитивная разработка недр практиковалась в большинстве регионов Индий и также принесла значительное количество золота, но этот процесс был медленным, с неопределенным результатом и чрезвычайно трудозатратным. К тому же серебро нельзя было получить таким способом. В 1530-х годах предприимчивые испанцы начали серьезно заниматься горными разработками, добычей руды, особенно серебросодержащей, из богатых жил под поверхностью земли. К 1540 году серебро, отправляемое из Индий в Испанию, уже составляло 85 % всех официальных грузов драгоценных металлов, если измерять по весу. И оно составляло все еще лишь 40 % от всех грузов, если измерять по ценности. Но количество произведенного серебра неуклонно росло по мере открытия новых рудников и применения новых методов, в то время как производство золота стояло на месте. К 1560-м годам количество отправляемого в Испанию серебра стало превышать количество отправляемого золота также и в стоимостном выражении.
Добыча серебра, в отличие от мытья золота на поверхности, была строго локализована. С примитивной техникой, когда не было эффективных насосов, горнорабочие могли разрабатывать глубокие шахты только в местах, где была мала опасность затопления. С другой стороны, так как горные работы требовали большой концентрации рабочей силы, их нельзя было производить в абсолютно пустынном районе, так как если пищу по высокой цене еще можно было перевозить на большие расстояния, то воду – нет. В Новой Испании эксплуатируемые рудники были ограничены сравнительно узкой полосой земель на севере – в Халиско. Этот регион был расположен вдали от заселенных территорий и населен примитивными и воинственными кочевниками, которым испанцы дали общее название чичимеки – дикие люди. Враждебность этих чичимеков делала жизнь в лагерях рискованной, а перемещения в пространстве – невозможными, за исключением больших и хорошо вооруженных групп людей. Некоторые рудники – в Сан-Луис-Потоси, например, – даже оставались неразработанными на протяжении многих лет из-за опасности нападения туземцев. Однако самые продуктивные жилы в Сакатекасе и Гуанахуато, открытые в 1548 году, были быстро разработаны. Началась серебряная лихорадка, и на главных местах горной добычи стали возникать беспорядочные городки из хижин. В Перу соответствующий критический баланс между обитаемостью и соответствующим водоотводом в регионах, производящих серебро, был найден не в полубезводных холмах, а в высоких горах. Серебряные рудники в горах неподалеку от Куско разрабатывались еще во времена владычества инков, и испанцы завладели ими. Но в 1545 году их затмили открытые колоссально богатые рудные жилы Потоси – поразительной серебряной горы на территории нынешней Боливии. Потоси находится близ границы обитаемой территории на высоте 4200 метров над уровнем моря, где тяжелый ручной труд хоть на земле, хоть под ней труден и опасен. Тем не менее Потоси[52] превратился – почти «за одну ночь» – в огромный, переполненный хижинами город[53], привлекавший людей всех народов со всех концов Индий. Не будет большим преувеличением сказать, что открытие месторождения Потоси стало одним из поворотных пунктов в истории западного мира. Безусловно, серебро в средние десятилетия XVI века стало главной движущей силой в европейской экономике Нового Света.
И хотя некоторые испанцы и все больше индейцев разрабатывали вручную небольшие участки земли, отведенные под эти цели, типичный разработчик серебряных рудников был капиталистом сравнительно большого размаха. Громадная установка – громадная по тем временам – требовалась для выделения металла из руды сначала путем простой переплавки, а со временем, после приблизительно 1560 года, путем амальгамирования ртутью. В Перу были свои собственные источники ртути – знаменитый рудник инков в Уанкавелике. Это обстоятельство значительно способствовало повышению продуктивности рудника в Потоси. Новая Испания иногда ввозила ртуть из Уанкавелики морем, но чаще – из Испании. Снабжение ртутью, которую возили в неудобных кожаных мешках, само по себе было необходимой и прибыльной торговлей и, естественно, предметом постоянного официального регулирования и заботы. Помимо ртути, горнякам необходимы были бесперебойные поставки говядины (мясо, идущее на собственных копытах – самая транспортабельная форма продовольствия), кожа и сальные свечи. Им также было необходимо большое количество мулов, чтобы доставлять припасы к рудникам и увозить серебро в цивилизованный мир. Так что горные работы и скотоводство дополняли друг друга, и часто одни и те же люди были связаны и с тем и с другим. Прежде всего, горное дело создавало огромный спрос на рабочие руки как для выполнения неквалифицированного труда, так и труда квалифицированных ремесленников на ingenios (механизмах). Высокого жалованья было достаточно, чтобы привлечь ремесленников в общество, в котором очень быстро распространялась денежная экономика. Индейцы вскоре приобрели необходимые умения и стали делать большую часть квалифицированной работы. Спрос на неквалифицированный труд отчасти был удовлетворен ввозом рабов-негров; но большую часть этой работы также делали индейцы, которые, хотя и получали плату, попадали на рудники в основном по принуждению. Владельцы рудников, которые также были encomenderos, естественно, пытались отправить своих собственных индейцев на рудники; но такой метод набора рабочей силы был невыгодным, потому что зачастую это было связано с большими расстояниями и неоднократно запрещалось королевскими законами. Однако все индейские общины, приписанные к отдельным людям или являвшиеся непосредственными данниками короны, входили в организованную систему принудительных общественных работ, которая была известна в Новой Испании как repartimiento, а в Перу (где у инков действовала аналогичная система) – mita. При такой системе индейские общины в любом регионе должны были по очереди выделять определенное количество рабочих на определенный период и за определенную плату для осуществления общественных работ. Производство серебра ввиду его важности для королевских доходов обычно считалось общественными работами, и основную часть неквалифицированных работников для рудников набирали таким образом.
Большую часть серебра, добытого на рудниках, отправляли в Испанию, но много оставалось и в Индиях; из него чеканили монеты и тратили их там же. Так как в Новой Испании в XVI веке были более многочисленное европейское население и более интенсивная и разнообразная экономическая жизнь, то этот регион удерживал в себе более высокую долю добытого серебра, чем Перу; но и в Новой Испании, и в Перу неоскудевающий поток новых богатств тек в столичные города, где служил как средством оплаты импорта из Европы, так и стимулом для местной промышленности. Лагеря горнорабочих, хотя и были многонаселенными и оживленными – Потоси был самым крупным центром сосредоточения населения в Испанской империи, – никогда не утрачивали своего временного характера и никогда не становились главными административными или общественными центрами. Они находились слишком далеко от моря и от контактов с Испанией, были слишком неорганизованными и неудобными. Производством в Потоси управляли из Лимы и в меньшей степени – из Арекипы; производством в Сакатекасе – из Мехико и в меньшей степени – из Гвадалахары. Главные источники богатства в Индиях – encomiendas, поместья, ранчо для разведения крупного рогатого скота или овец и рудники, – часто были в собственности одних и тех же людей и почти всегда людей одного и того же происхождения. Эти богатые люди – многие из них были сыновьями и внуками старых завоевателей и колонистов – руководили своими предприятиями через надсмотрщиков и управляющих. Они сами большую часть года жили в столицах, которые основали их отцы и которыми они эффективно управляли посредством cabildos – муниципальных советов.
Cabildos были тем средством, с помощью которого группы компаньонов вознаграждали себя за риски и трудности, которым они или их отцы подвергались и которые испытали. В большинстве провинций regimientos главных городов через несколько лет после завоевания перестали быть даром военного командующего. Многие старые конкистадоры и колонисты добились для себя от королевской власти путем особых дарственных актов regimientos в пожизненное пользование иногда с правом называть своих собственных преемников. Cabildos, по крайней мере в главных городах, имели тенденцию становиться узкими олигархиями богатых людей. Regidores обычно не получали жалованья; 9 тысяч мараведи в год, которые им платили в Мехико, были исключением. Однако они пользовались многими льготами. Например, высокопоставленные поселенцы, как отдельно взятые люди, нуждались в земле; как regidores они отвечали за распределение земли. Как владельцы животноводческих ферм они производили говядину, а некоторые – другие продукты питания, которыми кормились города; как regidores они устанавливали цены, по которым продавались эти продукты питания. Как землевладельцы и владельцы рудников они нуждались в рабочей силе; как regidores они оказывали прямое или косвенное влияние на выделение рабочих-туземцев по системе repartimiento. Как частным лицам им мог быть предъявлен иск от тех, с кем они поступили нечестно; но как regidores они выбирали из людей, подобных себе по типу и интересам, муниципальных судей, которые в первой инстанции заслушивали дела. Cabildos были главными органами охраны интересов и выразителями мнений класса конкистадоров.
Так как первые cabildos сами себе продляли сроки полномочий и часто были коррумпированными, мы все же не должны думать, что они были неизбежно некомпетентными или лишенными желания служить общественным интересам. Напротив, протоколы заседаний городских советов городов Мехико, Лима и многих второстепенных городов указывают на то, что regidores серьезно относились к своей работе. Cabildo города Мехико на протяжении всего XVI века собирался на заседания дважды в неделю, а иногда и чаще. Отсутствующие члены городского совета должны были просить разрешение на свое отсутствие заранее и излагать его причины. Заседания проходили организованно, обсуждения были серьезными, хотя зачастую многословными. Соблюдалась строгая дисциплина; члены городского совета выступали в порядке старшинства; оскорбления, брань были сравнительно редки – реже, чем на некоторых современных собраниях; хотя и случались ссоры по поводу старшинства, они были характерны для собраний старых конкистадоров, так что от членов городского совета требовалось оставлять свои мечи за дверями комнаты заседаний. Обсуждаемые вопросы были очень разнообразными. Старые завоеватели не гнушались обсуждать такие темы, как вывоз мусора и процедура запирания в загоне бродячих свиней, обнаруженных на улице. Общественные работы, водоснабжение, выделение участков под застройку и разбивку садов, организация труда индейцев, управление муниципальной собственностью, устав полиции – вот такими были обычные заботы regidores. В 1533 году, например, cabildo города Мехико всполошился из-за чрезмерной рубки лесов с целью получения строительной древесины, что уже вызвало эрозию почв и заиливание озера. В окрестностях города он выделил лесные заповедники и запретил рубку деревьев в пределах города. Чуть позже, в 1538 году совет ввел требование на получение лицензии на рубку леса в любом месте, подпадающем под его юрисдикцию. В добавление к этим административным обязанностям много времени тратилось на обсуждение подробностей публичных церемоний и украшений, процессий, боев быков и всего, что с этим было связано. Если такие вопросы кажутся незначительными, следует помнить, что это, в сущности, были единственными доступными развлечениями в городе, помимо азартных игр и кутежей – и на то и на другое смотрели неодобрительно, – в ограниченной и однообразной повседневной жизни. Помимо этих рутинных вопросов, cabildos очень обстоятельно обсуждали инструкции и круг обязанностей своих procuradores – доверенных лиц, которых они посылали либо в другие города для обсуждения границ и аналогичных вопросов, представляющих общий интерес, либо в Испанию, чтобы ходатайствовать о предоставлении муниципальных привилегий. Зачастую они обсуждали темы, связанные с расширением импорта. Письма и отчеты, отправленные cabildos королю, часто содержали непрошеные советы по вопросам, важным для всей империи.
При выполнении своих административных обязанностей большие cabildos нанимали муниципальных служащих. Главные должности в первое время делили regidores между собой. Один был alférez, или знаменосцем, и отвечал за официальные церемонии; другой был alguacil mayor, или главным констеблем; третий – fiel ejecutor, или инспектором мер и весов; а четвертый – obrero mayor, или уполномоченным по общественным работам. Эти видные горожане получали свое вознаграждение из денежных взносов или штрафов, взысканных с населения, которому они служили, или с правонарушителей, которых они преследовали в судебном порядке, но при выполнении реальной работы они полагались на штатных мелких чиновников. Главным штатным чиновников в каждом городе был escribano de cabildo, или писарь, – не член cabildo, а его служащий. Он вел записи и занимался корреспонденцией. В большом городе он был ответственным и высокооплачиваемым служащим. Инспектор и главный констебль, которые были regidores, обычно набирали себе своих собственных помощников и платили им жалованье из вознаграждений, полагающихся по должности. Obrero mayor, очевидно, нуждался в подготовленных сотрудниках, и его людям обычно платили из городской казны. С самых ранних времен в больших городах мы читаем о medidor, или смотрителе, и об alarife, или муниципальном архитекторе. У нас есть сравнительно полный список alarifes города Мехико в XVI веке. Одним из первых был Алонсо Гарсиа Браво – солдат армии Кортеса, но каменщик по профессии. Он почти наверняка отвечал за знаменитый traza – генеральный план, по которому закладывали любой испанский город. Другой выдающийся alarife носил подходящее имя Хуан де Энтрамбас Агуас; он спроектировал и отчасти осуществил постоянное водоснабжение испанского города посредством акведуков с горы Чапультепек. Он также спроектировал за счет города общественную гостиницу на дороге на полпути между Мехико и Веракрусом в тени вулкана Кофре-де-Пероте.
Доходы, из которых города оплачивали проводимые церемонии и общественные работы и платили жалованье своим служащим, поступали из различных источников. Ни один американский город не имел права на прямое налогообложение; муниципальных налогов не было. Некоторые города, включая Мехико, добились от короны права взимать таможенные пошлины с товаров, ввозимых в город. Но обычно эти меры вводились для особых целей и на ограниченный период времени. Большая часть доходов поступала от муниципальной собственности. Выделяя землю своим vecinos (жителям), город обычно сохранял участки общественной земли непосредственно за пределами стройки. Погонщики мулов, привозившие в город товары, и гуртовщики, пригонявшие скот на бойню, пасли своих животных на общественных землях и платили городу ренту. Portales, или крытые галереи с колоннами, которые обрамляли главные улицы в большинстве городов, считались общественной собственностью, и муниципалитет взимал плату с владельцев магазинов, которые устанавливали там свои прилавки. Наконец, некоторые города были корпоративными encomenderos. Город Мехико владел encomienda Истапалапа, который был источником и рабочей силы, и доходов в виде дани для города. Однако муниципальных доходов никогда не было достаточно для крупных общественных работ, и cabildos свободно пользовались своей властью и заставляли домовладельцев за свой собственный счет мостить, осушать и освещать улицы и подчиняться муниципальным планам и строительным стандартам. Если мы критикуем cabildos как группы алчных богатеев, то мы должны также помнить, что только такие группы высокопоставленных горожан могли обладать достаточной властью, чтобы настаивать на порядке и единообразии в частном строительстве, которым так восхищались современники.
Некоторые из первых описаний города Мехико были даны между 1550 и 1575 годами англичанами, главным образом моряками, захваченными на каперских судах. У них не было причин любить испанцев или восхищаться их достижениями, но все они выражали удивление размерами города, шириной и упорядоченностью его улиц, внушительными размерами центральной площади и прилегающих к ней зданий. И у них были причины для удивления. Население города в середине XVI века, состоявшее из испанцев и индейцев, не могло быть намного меньше ста тысяч человек, а возможно, было и значительно больше – гораздо больше, чем в Севилье или Толедо или любом испанском городе, известном конкистадорам. Более того, этот город коренным образом отличался по своей планировке от испанских городов, как с первого взгляда может понять любой, знакомый со старой частью Толедо или Севильи. Невозможно сказать точно, как возник знакомый план американских городов в виде сетки. Конечно, это довольно очевидное решение, которое могло прийти в голову планировщикам городов в различных уголках света независимо друг от друга. В некоторых регионах, особенно Мехико (Теночтитлан), улицы в определенной степени были продолжением насыпных дорог и церемониальных проспектов предшествующего индейского города, но это были редкие случаи. В южном вице-королевстве индейский Куско был слишком массивным, чтобы его можно было уничтожить, как был уничтожен индейский Мехико, и расположен слишком далеко, чтобы стать удобным административным центром для испанцев. Лима, у которой не было предка – туземного города, сначала была гораздо меньшим и более захудалым городом, чем Мехико; ее ранняя история напоминала скорее историю, например, Санто-Доминго. Но Лима, разбогатевшая благодаря Потоси, тоже вскоре обрела такую же монументальность, ту же правильность планировки, и точно так же в меньшем масштабе произошло и с большинством городов конкистадоров. Вероятно, источниками вдохновляющих идей, по крайней мере отчасти, стали неоклассические книги по планировке городов, которые тогда имели хождение по Европе. Безусловно, города Америки в своем физическом аспекте были гораздо ближе представлениям итальянского Ренессанса о том, какими должны быть города, чем реальным испанским городам того времени.
Испанские города в Америке были в большинстве своем неукрепленными. Только такие прибрежные города, как Картахена и Гавана, на которые могли напасть с моря, имели обширные, надлежащим образом оформленные укрепления. Большинство крупных городов находилось в глубине материка и было в безопасности от чужеземных захватчиков. Действительно, в некоторых столицах – Мехико, Лиме, Куско – первые конкистадоры часто строили себе укрепленные дома с толстыми стенами с бойницами и амбразурами. Они делали это главным образом в качестве меры предосторожности от бунтов туземного населения или вооруженных выступлений завистливых соседей и соперников. При подавлении восстаний индейцев они полагались не на оборонительные сооружения, а на наступательные действия мобильных, обычно конных, отрядов. К концу XVI века частные крепости исчезли, и их сменили изящные и более удобные жилища. Испанские города в Америке, в отличие от их городов в Европе, беспрепятственно разрастались, не сдерживаемые окружающими их массивными стенами. Они развивались как современные города, места заседаний правительств и промышленные центры, ничем не защищенные и открытые торговле и путешествиям. У них были надменное и могущественное олигархическое правительство, значительное богатство, в избытке индейская рабочая сила и смелые идеи относительно градостроительства. Конкистадоры и их преемники были благодаря преимущественному праву, а также в силу обстоятельств городскими жителями и градостроителями. Их encomiendas, поместья, ранчо и рудники, приносили им доходы и время от времени давали возможность отвлечься от городской жизни, но города, которые они строили, были отражением их энергии, силы и гордости.
Эта лихорадочная строительная активность, эта тяжелая общественная надстройка неизбежно повлекли за собой радикальные перемены в индейском обществе. В главных городах индейские правители, жрецы или вожди, фактически исчезли. Их либо убили, либо отправили в далекую ссылку; или же они пошли на уступки, приняли крещение, европейские обычаи и продолжали жить как землевладельцы, назначенные местные губернаторы, даже как encomenderos, подобно высокопоставленным испанцам. Многие простые индейцы тоже быстро поняли смысл денежной экономики, а также то, какие экономические и общественные привилегии они могли получить благодаря тесному общению с завоевателями. В этой связи решение Кортеса отстроить заново Теночтитлан-Мехико и сделать его своей столицей имело очень большое значение. Он был достаточно мудрым, чтобы оценить престиж этого места, его «славу и значение», как он выразился, несмотря на неблагоприятные экономические и стратегические условия, ограниченную площадь и насыпные дороги, которые было легко блокировать. Вместо того чтобы оставить город в руинах как памятник величия культуры ацтеков после повторного захвата Теночтитлана, испанцы, осуществляя строительство церквей и жилищ на месте его храмов, не только уничтожили внешний вид города, который тот имел до завоевания, но и укрепились в нем, насадив свои традиции и сделав его религиозным и политическим центром. Мехико рос как город смешения культур, в котором испанцы и индейцы жили бок о бок каждые в своих barrios (районы). За восстановление города была уплачена страшная дань в виде жизней индейцев, их труда, но благодаря ему также началось плодотворное перемешивание испанских и индейских обычаев, которое с той поры осталось характерным для Испанской Северной Америки. К своим собственным высокоразвитым умениям индейские ремесленники быстро добавили новые умения, которым они научились у испанцев. Они могли добиться приема – хотя не без оказываемого время от времени сопротивления – во многие испанские ремесленные гильдии, которые появились в больших городах ближе к концу XVI века. Без сотрудничества с ними обширная работа по строительству церквей и городов в Индиях была бы невозможна. В Перу такое смешение было менее свободным и менее плодотворным. Европейское население было сравнительно малочисленнее и жило более обособленно. Лима, как мы уже видели, изначально была чисто испанским поселением. Сопротивление индейцев европеизирующему влиянию хотя и было в основном пассивным, зато долголетним и стойким. Однако в Перу, как и в Новой Испании, испанские общины вскоре обрели индейское население, включая квалифицированных ремесленников, владельцев торговых лавок и торговцев вразнос, привлеченных как заработками, так и возможностью избежать бремени податей и трудовой повинности, которыми были обложены их деревни. В рудниках, помимо тысяч чернорабочих, набранных по принуждению, было много квалифицированных и высокооплачиваемых индейских специалистов по механизмам, которые выполняли сложные процессы извлечения серебра и – по рассказам многих современников – разбирались в них лучше, чем мастера-испанцы. Индейцы обычно управляли, а часто и имели в собственности караваны мулов, которые непрерывно тянулись из Лимы в Куско, из Арекипы в Потоси, из Веракруса в Мехико, Гвадалахару, рудники Халиско. Эти индейцы, владельцы и погонщики мулов, часто использовали рабов-негров, особенно по пути в Мехико. Arriero (погонщик вьючных животных) был известной в обществе фигурой, плутом и жестоким человеком, как в Новой, так и Старой Испании; он также был довольно крупным капиталистом. Многие погонщики мулов в Сакатекасе владели своими караванами по 15–20 животных – ценной собственностью в обширном первозданном крае, где транспорт был ключом к экономическому развитию и где необъезженный мул стоил в конце века 20 серебряных pesos (песо).
Это смешение культур неизбежно сопровождалось смешением рас. Многие конкистадоры брали себе индейских женщин и иногда во время завоевания были обязаны своей жизнью информации, полученной от своих верных любовниц. Некоторые испанские начальники официально женились на дочерях вождей, а некоторые сыновья-mestizo (метисы), родившиеся в таких брачных союзах, становились известными людьми. Историк Гарсиласо Инка де ла Вега был mestizo. Метисом был и плохо кончивший Мартин Кортес – сын Кортеса и Марины и единокровный брат второго маркиза. В годы, прошедшие сразу после завоевания, в Индиях было очень мало испанок, а социальные предрассудки не препятствовали смешанным бракам. Даже отпрыски случайных и временных союзов часто признавались и обеспечивались своими отцами-испанцами. По закону к mestizos относились как к испанцам, и они освобождались от податей и принудительных работ. Однако, за исключением законных сыновей известных отцов, среди испанцев они считались стоящими ниже на социальной лестнице. По мере того как увеличивалось количество испанских женщин, смешанная кровь все больше и больше начала ассоциироваться с незаконным рождением, и появилась целая иерархия прозвищ, главным образом унизительных, для обозначения различных степеней смешения рас. В частности, женщины mestizo занимали сомнительное общественное положение, и им редко удавалось выйти замуж за уважаемых испанцев. Население mestizo неуклонно росло, особенно в Новой Испании, главным образом благодаря бракам между такими же, как и они, метисами, которые образовали средний класс фермеров, торговцев и клерков; а многие из них – более бедные и безродные – пополнили толпы бродяг и иждивенцев, обживающих улицы Мехико.
Огромная масса оседлых индейцев оставалась в своих собственных городах и деревнях; они пахали свои собственные поля по старинке и платили подати своим новым хозяевам. Они приняли в обиход путем выборочного процесса окультуривания некоторые европейские товары и приспособления. В меньшей степени посредством encomienda и в большей степени благодаря деятельности монахов-миссионеров они обрели поверхностные знания о христианской религии и европейских обычаях. А также европейские болезни. Выпас домашнего скота почти полностью разрушил их аграрную экономику. Высокая потребность в рабочих руках, вызванная ростом добычи серебросодержащей руды и страстью испанцев к строительству, нарушила ритм деревенской жизни. Действие этих факторов в индейских общинах – сложная история и требует отдельной главы, но в общих чертах для огромной массы оседло живущих народов во многих, быть может, большинстве регионов Испанских Индий вторжение европейцев произвело экономическую и, прежде всего, демографическую катастрофу.
Остается рассмотреть последствия этих событий для Испании, которая уже была родиной обществ завоевателей. Ее север завоевал юг, и идея жить трудом и умениями завоеванного народа была уже не нова. Завоевание Индий представляло собой огромное расширение площадей, пригодных для заселения, капиталовложений и эксплуатации. Оно принесло Кастилии новые богатства, власть и уверенность в себе и подтвердило политическое и военное превосходство этого королевства над остальной Испанией. В самой Кастилии, как можно было ожидать, постоянное перемещение населения с севера на юг, происходившее со времени захвата Севильи святым Фердинандом III (Фернандо III) Кастильским, сильно ускорилось. Люди ехали в Севилью со всей Кастилии – на самом деле со всей Испании, – чтобы попытать счастья в Индиях; но многие иммигранты с севера не уезжали дальше Андалусии. Население самой Севильи в XVI веке увеличилось более чем вдвое. Приток людей сопровождался притоком инвестиционного капитала, большая часть которого в первой половине этого века шла из старых промышленных и торговых центров на севере. Старая Кастилия косвенно участвовала в развитии Индий; ее капиталисты вкладывали средства, заработанные на давней торговле шерстью с Фландрией, в трансатлантическую торговлю.
Торговля с Индиями сначала состояла главным образом, как мы уже видели, в экспорте вина, оливкового масла и муки, а также небольшого количества промышленных товаров и импорте драгоценных металлов, тропической продукции вроде сахара, кошенили и табака и шкур. Шкуры были сырьем для широкого круга кожевенных производств в Испании. На тропические товары был спрос по всей Европе; испанские торговые дома реэкспортировали сахар и – по мере роста спроса на него – табак в небольших количествах, но со значительной выгодой. Импорт драгоценных металлов, как хорошо известно, подталкивал общий рост цен, но в первой половине XVI века их приток был сравнительно мал и состоял в основном из золота. Влияние импорта золота на экономику, давно уже нуждавшуюся в звонкой монете, было весьма стимулирующим. И снова этот стимул сработал энергичнее и быстрее всего на юго-западе, не только потому, что требовалось время, чтобы наличные деньги вышли за пределы Севильи, но и потому, что продукция, которую самым настойчивым образом требовали колонисты, находилась на юге. Среди городов – промышленных центров этот стимул сильно ощущался в Толедо – источнике железных орудий труда и стального оружия, шерстяных тканей, фетровых шляп и черепицы. Еще больше он чувствовался в городах Андалусии, которые производили кожаные товары, керамическую посуду и ткани. Производители шерсти в Старой Кастилии и металлурги Кантабрии испытали незначительное влияние. Аналогично производство оливкового масла и вина – продукции Андалусии – тоже получило сильный стимул. Цены на эти два товара росли гораздо быстрее, чем цена на пшеницу, которую выращивали в Старой Кастилии так же, как и в Андалусии. В Старой Кастилии единственной группой населения, которая сильно обогатилась благодаря торговле с Индиями, были коммерсанты Бургоса и Медины-дель-Кампо. Большая часть денег, заработанная на торговле – не считая, разумеется, долю короны, – оставалась в Андалусии. Людьми, которые на ней разбогатели, были владельцы кораблей и торговцы из Севильи, занимавшиеся экспортом, а также крупные андалусийские землевладельцы.
Со второй половины XVI века модель торговли радикально изменилась. Спрос в Индиях переместился с андалусийского продовольствия на промышленные товары, которые испанская промышленность не могла поставлять в достаточном количестве. Обратные грузы из Индий включали все больше и больше слитков, особенно серебра – это был поток сокровищ, за которые Испания заплатила высокую цену. Цена империи для Испании в политическом, социальном и экономическом отношениях, как и демографическая катастрофа в Индиях, требует не одной главы; но если сделать грубое обобщение, то во второй половине века серебро из Индий сильно нарушило биметаллическое соотношение, заставило стимулирующую цену подняться до жестокой, разрушающей инфляции и поставило Испанию в очень невыгодное положение в международной торговле. В то же время оно поощряло корону вести чрезмерно амбициозную военную политику за границей и возбуждало зависть и страх других европейских королевств. Более того, обладание Индиями обеспечивало королевскую власть независимым и постоянно растущим доходом и побуждало Филиппа II и его преемников все больше игнорировать нежелательные советы кортесов[54], знати и общественное мнение в Кастилии вообще. Общественное мнение неохотно молча соглашалось с ростом абсолютизма, рожденного успешной имперской политикой; бюрократический абсолютизм распространялся, как инфекция, с Индий на Кастилию.
Никакой народ не может жить или воображать, что живет благодаря усилиям заморских подданных, и не переживать некоторый упадок нравственности в светской и общественной жизни. Не только королевская власть, но и широкие массы населения в Испании стали считать Индии источником «теплых» местечек и легкого богатства. Для мелкопоместного дворянства конкистадор стал волнующим, но аморальным образцом того, как оружие может освободить человека от необходимости трудиться. Всеми возможными способами общество завоевателей в Америке поощряло развитие общества паразитической зависимости в Испании.
Глава 6. Морская «дорога жизни»
В первой половине XVI века сложились две основные системы европейской океанической торговли: одна между Португалией и Индией, а именно между Лиссабоном и Гоа; другая между Испанией и Америкой, а именно между Севильей и различными портами Карибского моря и Мексиканского залива. Одна была государственной монополией, управляемой королевской властью; другая представляла собой систему частных предпринимателей, управляемую группой компаний и отдельными лицами. Обе системы подчинялись детальному правительственному регулированию. По описаниям современников и сохранившимся записям можно сравнить и масштаб, и методы их функционирования с некоторыми подробностями. Из двух систем торговли испанская была масштабнее как по объему, так и в стоимостном выражении. Трансатлантическая торговля между Испанией и Испанской Америкой в XVI веке использовала гораздо больший флот и перемещала гораздо больше товаров, чем торговля Португалии с Индией. Парадоксально: одна обслуживала потребности самое большее нескольких сотен тысяч испанских колонистов, метисов и испанизированных индейцев, тогда как другая связывала Западную Европу напрямую с огромным населением Востока. Но именно потому, что общество в Испанской Америке было колониальным, оно больше, чем высокоразвитые общества Востока, было экономическим дополнением Европы. Первые поселенцы зависели от поставок из Испании почти всех товаров, которые им требовались, помимо минимальных потребностей для выживания; им также был необходим постоянный приток людских ресурсов – подкреплений, чтобы иметь возможность исследовать и завоевывать огромные пространства Америки. Пока португальцы ходили в Индию с балластом, везя только пассажиров – будущих работников фабрик и служащих гарнизонов, испанские корабли плавали в Вест-Индию, везя, конечно, большое количество пассажиров, но еще и бочонки с вином, бочки с мукой, кувшины с оливковым маслом, инструменты, сельскохозяйственный инвентарь, семена и домашних животных. Даже балласт был ходким товаром, так как кораблям часто придавали устойчивость с помощью кирпичей и обтесанных камней, чтобы потом их выгрузить и использовать в строительстве. И сами корабли часто оставались в Индиях для местных перевозок. Чтобы оплачивать все это, колонисты создали и развили свою экономику, основанную на скотоводческих фермах, плантациях и рудниках, чтобы производить товары для продажи в Европу. Растущий объем трансатлантического грузооборота, по крайней мере до середины века, был мерилом и растущего испанского населения Индий, и продолжающейся зависимости Испании.
Благодаря дотошному ведению записей в Casa de la Contratación (Севильской торговой палате) объем грузоперевозок между Испанией и Индиями можно оценить с некоторой долей уверенности год за годом. Он сильно менялся в зависимости от превратностей завоевательного похода и колонизации, колебаний спроса, цен и фрахтовых ставок в Испании и Индиях, от наличия кораблей и грузов, войны и мира и размаха каперства и пиратства. Пики активности случались приблизительно с десятилетними интервалами с многочисленными колебаниями между ними; и каждый пик был выше, чем предыдущий, до середины века. В этом длинном периоде роста можно грубо выделить три этапа: островной, этап доставки грузов в Мексиканский залив и «перешеечный», или – лучше – перуанский, этап. Эти три этапа, естественно, частично совпадали. Островной этап – период неоспоримого лидерства Санто-Доминго, доходящего почти до монополии, продлился с момента открытия острова до начала 1520-х годов. В те годы были основаны и многие маленькие поселения на побережье Южной и Центральной Америки, но они были настолько отрезаны от регионов в глубине материка и друг от друга, настолько их существование зависело от морских коммуникаций с Испанией или Санто-Доминго, что их практически можно считать «островками». Грузооборот между Испанией и островами в этот период достиг пика в 1520 году, когда из Испании к островам был отправлен 71 корабль. В тот же год 37 кораблей вышли с островов в Испанию. Неравенство между количеством рейсов из Испании и в Испанию существенно ширилось. Кортес был занят завоеванием Мексики. К обычным причинам этого неравенства – потерям на море, нехватке обратных грузов (так как высоко ценимое золото было невелико по объему) и покупкам кораблей для местных перевозок – прибавились привлекательность материковых приключений и зарождающийся пассажиропоток с островов в Мексику мужчин, спешивших присоединиться к грабежам. Из 71 корабля, прибывшего к островам в 1520 году, лишь 32 возвратились в Испанию на следующий год.
ebooksa