Всего через несколько лет после возникновения первого поселения на Эспаньоле путем жалоб и прошений колонистов корона была поставлена в известность о трудности применять испанские понятия общественного порядка к людям, которые обычно жили в «праздности», если можно так выразиться, вели примитивное, скудное существование, обеспечивая себя сельскохозяйственным трудом, охотой и рыболовством. В этих обстоятельствах принуждение с целью заставить аборигенов выполнять разумный объем работы в интересах общества не считалось несовместимым с их статусом свободных людей. Обязательный труд того или иного рода был широко распространен в Европе, и тех, от кого требовался этот труд, не путали с рабами. Указания, данные Овандо как губернатору, иллюстрируют этот вопрос. Получив назначение, он должен был провозгласить индейцам, что они свободные люди и могут перемещаться по острову по своему желанию. Они должны были платить дань, как это делают все подданные короля. Их нельзя было заставлять работать только на короля ни на мытье золота, ни на общественных работах; ни один испанец не мог ограбить или причинить им вред. Через несколько месяцев после своего приезда Овандо сообщил, что, когда индейцам сказали, что они свободные люди, они убежали в заросли и оставили поселения без пищи и рабочих рук. Его полномочия к принуждению соответственно были укреплены в новой серии указаний, посланных ему в 1503 году: индейцев следовало заставить селиться организованно в деревнях; каждая деревня должна была находиться под защитой покровителя-испанца, который обязан был обеспечить деревне школу и священника; для удобства работы по найму деревни следовало располагать вблизи «рудников», то есть рядом с золотоносными реками; индейцам можно было приказать работать в случае необходимости не только на «рудниках», но и на строительстве, и в поле, и не только на корону, но и на частных работодателей. Периоды работы по найму должны были быть умеренными, а заработки – справедливыми; в добавление к своей занятости каждый индеец должен был иметь дом и надел земли, который он не мог отчуждать; смешанные браки между испанцами и индианками следовало поощрять; и во всех случаях с индейцами следовало обращаться «как со свободными людьми, ибо таковы они и есть».
Нечего и говорить, что эти инструкции полностью противоречили обычаю индейцев-таино, и неразвитое колониальное правительство не обладало властью претворить их в действие. Овандо истолковал их как разрешение расширить временно repartimiento времен Колумба: поделить все мужское население Эспаньолы на группы приблизительно по 100 человек или численностью кратной ста, дав этому название и юридическую форму (с которой как comendador Алька́нтары он, вероятно, был знаком в Испании) encomienda. Каждая группа индейцев была приписана к испанцу, который, – руководствуясь обязанностями и ограничениями, изложенными в инструкции, – мог использовать их труд по своему выбору. Институту encomienda в этой первой незрелой форме Фердинанд как регент Кастилии дал свое юридическое одобрение в указе от 1509 года, который предусматривал, что по завершении любого нового завоевания adelantado, или губернатор, может поделить аборигенов завоеванной территории среди завоевателей.
Encomienda времен Овандо нарушала юридическую свободу индейцев в том, что вместо того, чтобы возложить на них общую обязанность работать (что считалось совместимым со свободой), она ставила их в постоянную личную зависимость от отдельных испанцев. Поэтому она вызывала серьезные принципиальные возражения. Однако более очевидными и непосредственными последствиями были человеческие страдания, которые могли быть вызваны такой безграничной – так как неконтролируемой – зависимостью. Испанские поселенцы сами переживали большие трудности. Многие из них умерли вскоре после прибытия на Эспаньолу. Энергия оставшихся в живых была сконцентрирована главным образом на жадных поисках золота, но им тоже надо было поддерживать свою жизнь: находить пропитание, строить себе пригодные жилища. Между их возбуждением от золотой лихорадки и отчаянной борьбой за выживание в их разуме не было места для сопереживания или чувства ответственности. Они испытывали только яростное раздражение по отношению к непрактичным, ненадежным дикарям, которые не имели понятия о постоянной работе, вечно убегали в леса или непредсказуемо умирали. Индейцы действительно умирали в огромных количествах, так что их хозяева, чтобы продолжать производство золота, преследовали и пороли оставшихся в живых индейцев, чтобы получить от них последнюю унцию их труда, прежде чем они умрут. Это были преступления, которые ужасали миссионеров-доминиканцев, прибывших из Испании на Эспаньолу в 1510 году. Из многих причин сокращения численности индейского населения некоторые – разрушение их общества, убийства детей, отчаяние – были непонятны для европейцев; другие – голод и чума – были божественными актами, знакомым и неизбежным жребием многих людей в Испании и других местах. Миссионерам нечего было сказать по этому поводу. Их негодование было обращено на ужасы, которые они считали предотвратимыми, – порка кнутом, порабощение и институт encomienda, который делал их возможными.
Первое открытое нападение на эту систему было осуществлено в 1511 году в ряде негодующих проповедей, прочитанных в Санто-Доминго испанцем-доминиканцем Антонио де Монтесиносом, за которыми последовал отказ в причастии некоторым encomenderos. Эти проповеди возбудили сильное волнение на Эспаньоле, а когда о них стало известно в Испании, вызвали серьезное недовольство в ее официальных кругах. Вице-король Диего Колумб получил приказ положить конец дальнейшим публичным обсуждениям этой темы миссионерами. Монтесинос поспешно отправился в Испанию в надежде убедить советников короля в серьезности ситуации. В этом он, очевидно, преуспел; как было принято при публичном обсуждении вопросов такого рода, корона назначила комиссию, члены которой были и церковнослужителями, и чиновниками, с целью изучить сделанные голословные утверждения и предложить план реформы. Результатом их обсуждений была публикация в конце 1512 года Бургосских законов – первого свода законов, определяющего статус аборигенов и обращение с ними в Испанских Индиях. Encomienda и система принудительного труда были сохранены, за исключением того, что право поручать индейцев покровительству феодала (в котором было отказано вице-королю в 1511 году) теперь принадлежало исключительно короне. Каждый мужчина-индеец должен был проводить девять месяцев в году на службе у испанцев, и одна треть всей рабочей силы должна была использоваться в добыче золота. С другой стороны, легализуя принудительный труд, законодатели попытались ограничить связанные с ним злоупотребления. В кодексе содержался категоричный и подробный регламент, определяющий часы работы, жилищные условия, одежду, питание и обучение рабочих-индейцев. За исключением подробностей, эти два раздела кодекса содержали мало новшеств. Первым новшеством была уступка колониальной экономической необходимости и потребности в доходах, вторым – уступка совести и человеческому давлению. Главное новшество в кодексе касалось понимания свободы индейцев. Законодатели приняли свободу индейцев как принцип, но решили, что большинство индейцев на практике не способны воспользоваться своей свободой. Было сделано различие между теми, кто мог это сделать, и теми – большинством, – которые не могли; способные воспользоваться своей свободой индейцы были готовы стать христианами и перенять европейский образ жизни, им в определенных границах можно было доверить управлять самими собой. Эти Indios capaces должны были быть «освобождены» и стать свободными, очевидно от системы encomienda, так как, будучи цивилизованными, они должны были добровольно принять необходимость иметь постоянную занятость, приносящую заработок. Таких индейцев следовало собирать в деревнях, чтобы ими руководили их собственные вожди, находившиеся под надзором испанских священников и чиновников. Encomenderos, утратившие их труд, должны были получать компенсацию из доходов с уплаченных ими податей. Чтобы увеличить число Indios capaces, следовало отбирать умных индейцев для обучения профессии учителя, а сыновей вождей должны были учить, помимо других вещей, латыни.
Бургосские законы с их любопытной смесью наивности и цинизма, естественно, оказались горьким разочарованием для инициативной группы доминиканцев, а попытки претворить их в жизнь – насколько какие-то попытки предпринимались – приносили еще большее разочарование. В 1514 году были присланы уполномоченные, чтобы проверить, как распределяются индейцы от имени короны, но единственным результатом их деятельности было запрещение нескольких случаев передачи большого числа индейцев отсутствующим encomenderos – королевскому секретарю Кончильосу и его арагонским друзьям при дворе, которые нанимали колониальных посредников с целью присматривать за тем, чтобы их индейцы продолжали работать на мытье золота. Однако смерть Фердинанда, регентство Хименеса и уход в тень Фонсеки и Кончильоса привели к изменению отношения при дворе. Власть Монтесиноса перешла к грозному Лас Касасу, которому в 1516 году удалось заручиться сочувствием регента. Диего Колумб отсутствовал и был занят тяжбой в Испании по поводу своих наследных прав. Хименес воспользовался этим, чтобы послать на Эспаньолу комиссию из трех монахов-иеронимитов с целью принятия в свои руки управления островом, проведения в жизнь Бургосских законов, в особенности положений о защите индейцев, и составления отчета о политике в отношении местного населения в целом. Прибытие этого триумвирата в конце 1516 года вызвало всеобщую тревогу среди колонистов, но от их миссии был небольшой прок. Они отменили encomiendas, которые были подарены отсутствующим испанцам, но их старательные усилия собрать «способных» индейцев в свободных деревнях потерпели неудачу; индейцы убегали, как и раньше. В своих отчетах иеронимиты подтвердили, что колония не могла выжить без принудительного труда. Их главные позитивные рекомендации касались эмиграции испанских фермеров, которую следовало поощрять, обеспечивая их семенами и орудиями труда; и – со многими опасениями – ввоза в Индии рабов-негров, чтобы снять часть трудового бремени с индейцев. Испанские плантаторы – многие из них с Канарских островов – и рабы-негры действительно вскоре стали основной частью населения Антильских островов по мере вымирания индейцев. В 1520 году Диего Колумб добился удовлетворения части – но не всех – своих притязаний и возвратился к своим обязанностям по управлению островом. Лас Касас, горько разочаровавшись в Эспаньоле, уехал в Испанию и в 1521 году начал свой собственный общественный эксперимент по основанию поселения на побережье Венесуэлы – общины испанских фермеров и ремесленников, живших простой христианской жизнью под руководством священников и обеспечивавших себя своим собственным трудом, не прибегая к принудительному труду. Целью этого предприятия было обращение в христианство силой примера. Оно провалилось точно так же, как и план создания свободных деревень на Эспаньоле; поселенцы были вырезаны местными индейцами. Дух даже Лас Касаса был сломлен какое-то время этим несчастьем. Он надел рясу доминиканца и удалился в монастырь в Санто-Доминго, где и жил в уединении последующие восемь лет.
Однако между крушением иллюзий на Эспаньоле и резней в Кумане Лас Касас и другие доминиканцы при дворе добились одного важного успеха. Они склонили на свою сторону молодого короля Карла[61] и надолго внушили ему неодобрительное отношение к системе encomienda с ее феодальным подтекстом и возможностями злоупотреблений. Эти сильные подозрение и неприязнь, разделяемые многими советниками Карла, влияли на официальную политику в отношении местного населения Индий на протяжении всего его царствования. Среди многих причин страданий индейцев encomienda была выделена – ошибочно – как главная и самая серьезная. Совет по делам Индий вскоре был поставлен в известность об уникальной эффективности ecomienda как средстве колонизации, но его члены считали ее – в лучшем случае – временной мерой, которая будет заменена на абсолютно официальную администрацию, когда испанские поселения будут в безопасности. Снова и снова они устраивали законодательные и административные атаки на этот институт, которые чиновники встречали вялым неисполнением, а encomenderos – резкими протестами, мрачными предсказаниями о запустении поселений, потере доходов, всеобщем хаосе и несчастьях, а иногда – вооруженным восстанием. Встревоженный такими демонстрациями недовольства, Совет по делам Индий шел на попятную, возвращал encomenderos некоторые их привилегии, уклончиво реагировал на другие привилегии, иногда даже шел на дальнейшие уступки. В то же время королевскую совесть успокаивали все более строгими правилами, направленными против злоупотреблений. Эти повторяющиеся кратковременные колебания королевской политики сбивают историка с толку и были чрезвычайно тревожными для колонистов, но общая тенденция на протяжении всего правления короля была последовательная – определить права encomenderos над их индейцами во все более строгой формулировке. В ходе этого процесса институт encomienda хотя и не был официально упразднен – правительство никогда не было достаточно решительным для этого, – но сильно изменился и утратил во многом свое первоначальное значение. Однако он был пополнен и в конечном счете заменен другими системами эксплуатации, экономически более эффективными, но с точки зрения общества не менее деспотическими.
Encomiendas в Новой Испании, созданные среди многочисленных, сильных и оседлых народов, были гораздо более прибыльными и менее тираническими, чем на островах, но они были не менее отвратительными для Карла V и его советников. Подозрительность, с которой относились к Кортесу при дворе на протяжении всей его активной деятельности, возникла во многом из-за того, что он выделял encomiendas в Новой Испании, не обладая на то соответствующей властью. В 1523 году ему было приказано отменить эти свои дары и больше этого не делать. Он обжаловал этот приказ и отложил его выполнение, объяснив – правдиво, – что без encomiendas завоевание проводить невозможно. Его объяснение подтвердил ряд негодующих петиций от его сторонников. В нескольких указах общего характера, вышедших в Гранаде в 1526 году и уточненных в 1528 и 1529 годах, правительство неохотно уступило: если это необходимо для обращения индейцев в христианскую веру, их можно распределять по encomiendas «как свободных людей». Их нельзя было ограбить, с ними нельзя было дурно обращаться и отдавать внаем третьей стороне. Дань, взимаемая с них, должна была быть разумной, а их труд – оплаченным. Вверенных покровительству феодала индейцев нельзя было использовать на рудниках или заставлять переносить грузы. До завоевания почти все наземные перевозки осуществлялись на человеческих спинах, но испанские чиновники и служители церкви, незнакомые с такой практикой, были потрясены зрелищем идущих мелкими шажками tamemes, удерживающих свои огромные грузы на плечах. Точно так же бывают шокированы европейцы, когда видят, как кули тянут повозки-рикши. Им не нравилось унижение человеческого достоинства, и решение им было известно. Подобно тому как в наши дни рикши могут быть на буксире у велосипедов, так и индейцы-носильщики со временем были заменены на мулов. Что же касается горных работ, то их могли выполнять рабы, либо захваченные при подавлении бунта, либо купленные у индейских вождей или привезенные издалека. Такой тяжкий труд был не для «свободных людей».
Перепалки 1523–1529 годов хорошо иллюстрируют неопределенное положение колонии, которая не могла быть из года в год уверена в своих трудовых ресурсах. Работа с целью получения жалованья для индейцев была новым занятием, изначально непривлекательным. Encomienda была единственным законным средством, с помощью которого отдельные поселенцы могли оказывать давление, чтобы обеспечить себе рабочую силу, необходимую им для построения общества европейского типа. Корона могла – по крайней мере, в теории – упразднить всю систему в любое время одним росчерком пера. Даже тогда, когда encomienda пользовалась поддержкой закона, контроль за трудовым процессом, который он давал, был слишком кратким и непостоянным, чтобы удовлетворять колонистов. Продолжительность существования грантов encomienda никогда не была четко определена. Некоторые острова выделялись в пользование на короткие периоды, три года, и решимость колонистов извлечь из них максимальную пользу за это время была причиной многих случаев безжалостных зверств. Никаких временных рамок при выделении земель Кортесом установлено не было; обычно считалось, что они выделяются пожизненно, и было бы чрезвычайно трудно на практике лишить людей, их получивших, права на владение ими, пока они были живы. Encomenderos неоднократно настоятельно требовали принятия закона, делающего их владения наследуемыми и бессрочными, как mayorazgos – майораты, которые были легализованы в Испании законами Торо и которые быстро завоевали популярность среди тамошних владельцев собственности. Кортес в своих депешах просил о введении бессрочных encomiendas, и, что любопытно, то же самое делали и Сумаррага, который был официальным защитником индейцев в Новой Испании, и епископ Мехико. Оба они правдоподобно доказывали, что бессрочность будет гарантией общественной стабильности и экономического развития и будет стимулировать среди encomenderos чувство отеческой ответственности за своих индейцев. Естественно, этим доводам противились испанские поселенцы, у которых не было encomiendas и которые надеялись, что наступит их очередь их получать, и корона, которая хотела сохранить свой контроль над процессом раздачи encomiendas, даже если она не могла на деле упразднить их.
Когда в 1528 году была создана аудиенция Новой Испании, среди инструкций, полученных ее членами, было проведение переписи индейского населения, которая должна была служить основой для перераспределения encomiendas, чтобы они могли стать передаваемыми по наследству. Эта задача выходила за рамки возможностей колониальной администрации; Нуньо де Гусман и его коллеги были слишком заняты тем, что вили свои собственные гнезда, создавая encomiendas для себя и продолжая травлю Кортеса, чтобы даже пытаться провести эту перепись. К моменту их увольнения и замены новыми судьями в 1530 году политика снова изменилась, в основном в результате сообщений Сумарраги о жестокостях, которым попустительствовал Нуньо. Другая королевская комиссия, заседавшая в Барселоне, заново рассмотрела вопрос об encomiendas и высказалась против них. Вторая аудиенция в 1530 году была проинструктирована соответственно – хотя эти указания не были сделаны достоянием гласности – заняться отзывом encomiendas короной, начиная с новых грантов, недавно выделенных Нуньо де Гусманом, с расчетом постепенно уничтожить этот институт. Индейцы, принадлежавшие короне, и в конечном счете все индейцы должны были быть вверены административной заботе региональных чиновников corregidores – это было первое упоминание таких важных чиновников в законе о местных жителях. Налеты с целью захвата рабов в приграничных районах и намеренные провокации восстаний с целью оправдать порабощение людей должны были быть прекращены.
Новые oidores делали осторожные шаги для выполнения полученных ими инструкций, которые, естественно, провоцировали противодействие и протесты. Так что, как и большинство колониальных чиновников, они в конечном счете пришли к заключению, что их задание безнадежно, и этот проект был снова заброшен. Указания, данные Антонио де Мендосе, который приехал в Новую Испанию в 1535 году в качестве первого вице-короля, ознаменовали возвращение encomienda под покровительство королевской власти, а общая законодательная система в тот год сделала еще одну важную уступку: encomienda могла после смерти ее обладателя быть унаследована второй раз пожизненно при условии, что наследник выполнял или платил кому-нибудь за исполнение воинской обязанности. Сам Мендоса был недвусмысленно уполномочен вверить индейцев покровительству феодалов. Это изменение политики важным образом совпало с основанием Лимы и открытием еще одного богатого и населенного континентального региона для эксплуатации Испанией. Эти уступки были сделаны, очевидно, с целью привлечь больше поселенцев в Индии. Encomiendas распространились на многонаселенных территориях Перу так же быстро, как и в Новой Испании, и этот институт, как казалось его бенефициарам, был наконец принят в их обществе на постоянной основе.
Чтобы император видел ситуацию в таком свете, было в высшей степени маловероятно. Габсбургские настойчивость, упорное цепляние за привилегии и принципы, несомненно, должны были вернуть все к стандартной традиционной политике. События начала 1540-х годов показали, насколько сильно креольское общество уже отличалось от общества метрополии – Испании. Лидеры колонистов не знали движущих сил политики Испании, равно как и испанские государственные деятели не знали реалий жизни в колониях. Колониальный кодекс 1542 года, известный как Новые законы Индий, с его радикальным ограничением привилегий поселенцев, и ужасал, и удивлял тех, против которых он был направлен, так как в Индиях никто никого не предупредил о смене политики. Однако в Испании признаки, указывающие на перемены, накапливались по крайней мере пять лет. Витория, читавший лекции в университете в Саламанке, подвергал волну испанских переселенцев в Индиях уничтожающему анализу. Папа Павел III в 1537 году поддался на уговоры миссионеров-доминиканцев издать несколько булл об Индиях. Из них булла Veritas ipsa представляла собой суровое осуждение рабства в Индиях, Sublimis Deus осуждала как ересь ту точку зрения, что индейцы не наделены разумом и не способны принять христианскую веру. Император действительно возражал на основании Patronato против распространения этих булл в Индиях, но не отрекся от принципов, которые они провозглашали, и Лас Касас и его друзья успели распространить сотни их экземпляров, прежде чем королевский запрет мог возыметь свое действие. Лас Касас сам, всегда будучи в центре полемики и обладая репутацией, которая чрезвычайно укрепилась благодаря успешному выполнению миссии в высокогорной Гватемале, возвратился в Испанию в 1539 году и был одним из специалистов, к которому регулярно обращались за консультациями на протяжении последующих трех лет из Совета по делам Индий, который заседал в Вальядолиде и составлял новый свод законов. Наконец, – и это, наверное, самое важное – сообщения о насилии и анархии, которые последовали за завоеванием Перу, были восприняты императором с сильным беспокойством и убедили его в необходимости разработки всеобъемлющего закона и принятия решительных мер с целью упрочения королевской власти.
Новые законы образовали всесторонний свод законов – первый полный и адекватный кодекс – для управления всеми провинциями Индий. В целом они не были революционными и представляли традиционную политику короны. Большинство их положений должным образом вступило в силу и в конечном счете было включено в Recopilación de Leyes (свод законов). Из 54 статей кодекса 23 касались политики по отношению к местному населению, и из них лишь четыре были по-настоящему спорными – четыре закона, в которых говорилось об encomiendas и рабстве. После многих лет увиливаний и уклонений от прямого ответа сражение между короной и поселенцами по этим важнейшим вопросам теперь должно было вестись серьезно. Статьи 31 и 35 на самом деле отменяли encomienda. Некоторые владения должны были быть аннулированы немедленно, в частности те, которые находились во владении чиновников и юридических лиц, таких как городские советы или монастыри, а также отдельных людей, которые принимали участие в недавних беспорядках в Перу. Эта последняя статья – если ее строго истолковывать – лишила бы собственности почти каждого encomendero в Перу. Все другие encomiendas должны были существовать до смерти их обладателей, а затем перейти к короне. Аналогично на протяжении одного поколения должно было исчезнуть рабство индейцев. Индейские женщины и дети, удерживавшиеся в рабстве, должны были быть освобождены немедленно. Рабы-мужчины, которые стали ими по законной причине, такой как захват в плен во время восстания, должны были оставаться ими, но все остальные должны были быть освобождены, и бремя предоставления доказательств было возложено на рабовладельцев. Ни один индеец ни по какой причине не должен был становиться рабом в будущем.
Время для распространения такого свода законов было особенно неудачным. В Новой Испании система encomienda недавно прошла суровую проверку на организацию обороны. Миштонское восстание 1540–1541 годов, начавшееся среди полупокоренных племен в Халиско, распространилось на всю Новую Испанию и серьезно угрожало правлению там испанцев. Encomenderos обоих королевств были призваны на помощь вместе со своими людьми под личное командование вице-короля. Восстание было подавлено путем ведения тяжелых военных действий в горах, в которых погибло некоторое количество испанцев, включая знаменитого Альварадо[62]. Encomenderos Новой Испании не хотели лишаться наград за храбрость и верность. В Перу распределение encomiendas среди завоевателей едва закончилось. Еще не так давно encomenderos были больше озабочены тем, чтобы перерезать друг другу глотки, нежели войной с индейцами. Но Инка Манко Капак-второй был все еще в бегах. Новая война либо между испанцами, либо против индейских повстанцев могла разразиться в любое время. Мужчины спали, держа под рукой оружие, и могли использовать его против правительства, которое хотело отнять у них их средства к существованию.
Совет по делам Индий по опыту знал, что когда колониальные чиновники получают распоряжение проводить в жизнь непопулярные законодательные акты, они склонны выжидать и находить отговорки для уклонения от исполнения. Чтобы обеспечить проведение в жизнь законов в такой критической ситуации, в 1544 году они отправили специальных эмиссаров в каждый из главных центров, где находились правительства колоний, с полномочиями сместить с занимаемых должностей неподчиняющихся или коррумпированных чиновников. В Новой Испании visitador (инспектор) Тельо де Сандовал имел здравый смысл и проконсультировался с Мендосой, который быстро убедил его в опасности ситуации. Он согласился отложить проведение расследования, и ответы на его вопросы представителей всех классов испанцев, включая миссионерское духовенство, продемонстрировали поразительное единогласие. Повиновение особенно доминиканцев дает яркое впечатление о страхах испанской общины, насчитывавшей всего несколько тысяч человек, окруженной индейцами, которые почти совершенно потеряли страх перед оружием европейцев, набивались до отказа в испанские поселения и реально контролировали большую часть поставок продовольствия колонии. Все истцы сходились на том, что без encomiendas поселенцы разбегутся или умрут с голода. В Перу события развивались по совершенно другому пути. Там не существовало никакой постоянной королевской администрации. Был назначен первый вице-король и создана audiencia Лимы на этот раз с четким приказом претворять в жизнь Новые законы. Слепая приверженность Бласко Нуньеса полученным указаниям, как мы уже видели, спровоцировала вооруженное восстание Гонсало Писарро, в котором был убит сам вице-король. Это было первое крупное открытое восстание испанцев в Новом Свете. Ответ на него мог быть только один: безжалостное подавление и казнь его руководителей. Военное искусство Педро де ла Гаска, а также страхи и раздоры среди восставших сделали это возможным в 1548 году. Тем временем сам факт восстания укрепил решимость короны осуществить свою волю. Вместо того чтобы отозвать свои непопулярные указы ввиду оказанного сопротивления, как это было в предыдущих случаях, Совет по делам Индий стал искать тот минимум уступок, чтобы Новые законы можно было претворить в жизнь, не принося в жертву никакие основные принципы. Результаты были воплощены в ряде указов 1545–1549 годов. Законы о рабстве индейцев должны были остаться и были приведены в исполнение в течение последующих нескольких лет, по крайней мере в Новой Испании и Гватемале. Encomiendas, с другой стороны, снова были разрешены, но с существенной разницей: encomenderos должны были получить право только на подати своих индейцев, которые в то время обычно принимали форму традиционно установленного количества кукурузы, домашней птицы, хлопковых тканей или какао. Им было запрещено требовать от индейцев любой труд или заявлять свои права на какую-либо власть. Таким образом сохранялись главные принципы личной свободы индейцев и непосредственной власти короны над ними, в то время как «старым завоевателям» и их потомкам был обеспечен доход с учетом их прошлых заслуг и нынешней воинской обязанности. Такое положение дел с незначительными изменениями существовало много лет. В пожизненном наследовании encomienda – хотя о нем часто просили – постоянно отказывали. Только в редких и особых случаях делались исключения. Две дочери Монтесумы получили индейские города в бессрочное пользование в качестве encomienda, но титул маркиза у Кортеса был единственной бессрочной наследуемой encomienda, которую когда-либо даровали испанцу в Индиях.
Уступки были сделаны: в Новой Испании третье пожизненное владение encomienda было разрешено в 1555 году, а четвертое – в 1607 году. В Перу правилом было два пожизненных владения encomienda вплоть до 1629 года, когда третье было разрешено в обмен на денежные выплаты. Encomiendas иногда перераспределялись, особенно в Перу, но чаще всего их конфисковывали, и тогда ими управляли corregidores (начальники округов) от имени короны. В 1550-х и 1560-х годах правительства вице-королей прилагали существенные усилия посредством подробных visitas (поездки, инспекции) судей audiencia определить сумму податей, которые должны были платить все индейские города, принадлежавшие хоть короне, хоть отдельным encomenderos. Разнообразные и меняющиеся взносы натурой были заменены на фиксированные ежегодные количества кукурузы или денег, известные индейцам. Таким образом encomenderos стали классом пенсионеров, получающих – теоретически – установленный доход. На деле в результате инфляции и сокращения индейского населения их доходы неуклонно сокращались. К тому же со времен Филиппа IV (р. 1605, правил 1621–1665) они должны были платить большой, хотя и периодический налог media anata. К концу XVI века encomienda перестала быть главным фактором в экономике Индий, а к концу XVII – почти исчезла.
Настаивая на личной свободе индейцев, корона одержала значительную победу. Но, как мы уже видели, эта свобода не означала свободу не работать. Колонии не могли существовать без рабочих рук, и оставалась проблема: как заставить индейцев работать за плату. Во время обсуждения Новых законов произошли два события, которые еще больше, чем когда-либо, обострили эту проблему: обнаружение серебряных жил в Потоси и Сакатекасе, которое сильно повысило спрос на трудовые ресурсы, и катастрофическая эпидемия 1545 года (особенно в Новой Испании), которая сильно сократила эти ресурсы. Один за другим корона запретила привычные методы персонального принуждения к труду; теперь она не могла избежать применения общественного принуждения. Указ от 1549 года требовал, чтобы все неработающие индейцы, будь они данниками короны или encomenderos, предлагали себя для найма на выполнение общественных работ в своих регионах, который должен был происходить «без надоедания или нажима, за исключением самого необходимого, чтобы заставить их работать». Они должны были трудиться на работодателей по своему выбору на протяжении промежутка времени, определенного свободным контрактом, и получать заработную плату согласно шкале, установленной вице-королем или местным губернатором. Как и можно было ожидать, этот наивный указ не возымел большого непосредственного действия и, безусловно, не привлек рабочие руки на рудники. Нужна была более специфическая форма принудительного набора рабочей силы, и такая форма была найдена в системе, известной в Перу (где она была унаследована от инков) как mita, а в Новой Испании – repartimiento. По сути это была барщина. Это не было чем-то новым; ее давно использовали неофициально в каких-либо случаях, чтобы набрать работников из королевских селений на общественные работы, но в конце XVI века ее сделали постоянной, регулярной и всеобщей. Каждый индейский город или деревня через своих вождей должен был посылать определенную часть своего мужского населения на работы на определенное число недель попеременно в течение года. Набранные таким образом работники выделялись местным должностным лицом, известным как juez repartidor, на работы, для которых был разрешен труд по системе repartimiento. Общественные работы на дорогах, мостах, в общественных зданиях, а также в церквах, монастырях и больницах обычно выполнялись в первую очередь. Но добыча серебра считалась трудом на благо общества в рамках repartimiento на усмотрение колониальных властей; repartimientos могли быть разрешены на крупных производствах, таких как производство тканей и сахара, а также в поместьях и для переноски грузов. Жалованье работникам выплачивалось по расценкам, установленным колониальными властями; и, как можно было ожидать, расценки были низкими. Работодатели в привилегированных отраслях, таким образом, получали дешевую и регулярно поставляемую, но постоянно сменяющуюся рабочую силу. Индейцы были вынуждены часть года выполнять чуждую им работу в незнакомой обстановке зачастую далеко от дома; а деревенские жители теряли часть мужчин, которые могли бы трудиться на общинных полях, а тем, которые оставались дома, приходилось работать больше, чтобы прожить и удовлетворить постоянные неумолимые требования податей.
Использование рабочих рук в рамках repartimiento было привилегией, для получения которой в каждом конкретном случае требовалось специальное распоряжение властей. Такие распоряжения могли отдавать вице-короли, главные audiencias или – в Новой Испании Juzgado general de Indios – особый суд упрощенного судопроизводства, созданный после второй крупной эпидемии в 1576 году для того, чтобы заниматься делами индейцев. Обязанность сельских жителей предоставлять рабочие руки определялась теми же властями. Эти нормативы, нечасто пересматриваемые, имели тенденцию превращаться в местные традиции, такие же сложные, как и те, которые в былые времена управляли трудовой повинностью в европейских деревнях. Однако в 1609 году Совет по делам Индий сделал решительную попытку узаконить эти правила, и в том же году законодательство с небольшими изменениями осталось в силе еще приблизительно на двести лет. Количество людей, которое требовалось от каждой деревни в каждом конкретном случае, было ограничено одной седьмой частью мужского населения, а для работы на рудниках – 4 %. Повседневный труд в бригадах не годился для квалифицированного или полуквалифицированного труда на рудниках, и их владельцы были готовы платить сравнительно высокую заработную плату квалифицированным работникам-индейцам. Для тяжелой работы они предпочитали брать рабов-негров, когда им удавалось их достать. Корона поощряла это отчасти для того, чтобы облегчить бремя принудительного труда для индейцев, а отчасти для того, чтобы повысить доходы от ввозной пошлины на рабов. Бригады работников по системе repartimiento, безусловно, использовались на рудниках – рудники Потоси имели особенно зловещую репутацию «пожирателей» mitayos (работники по системе mita), – но только из-за нехватки рабов или свободных работников, получавших заработную плату. Труд по системе repartimiento был запрещен кодексом 1609 года на определенных тяжелых или вредных для здоровья работах: на сахарных заводах, в текстильных мастерских, на добыче жемчуга и работах на ручных насосах для откачивания воды из горных шахт. Эти работы предназначались, очевидно, для рабов или осужденных; хотя в XVII веке ручной насос для откачивания воды из горных шахт часто заменял ворот, приводимый в движение животными или malacate. Наём индейцев в качестве носильщиков, за исключением определенных особых обстоятельств, также был запрещен. К этому времени мулов было достаточно много, чтобы такие правила были разумными, хотя и не обязательно осуществимыми. На практике носильщики продолжали переносить грузы; в некоторых местах они это делают до сих пор. Испанские торговцы часто жаловались, что их индейские конкуренты, не стесненные сентиментальными предрассудками, продолжали нанимать носильщиков и получали благодаря этому несправедливое преимущество, но официальная точка зрения оставалась непоколебимой – против использования свободных людей в качестве вьючных животных. Сельское хозяйство и скотоводство, с другой стороны, считались очень подходящими занятиями для индейцев. Поместья, находившиеся в собственности испанцев в конце XVI века, сильно зависели от рабочих рук repartimiento. Вице-королям была дана полная свобода действий изменять легальные квоты, и, естественно, самый большой спрос на рабочие руки был в периоды проведения сельскохозяйственных работ, когда индейцы должны были работать на своих собственных землях.
Обязанность предоставлять работников была возложена не на отдельных индейцев, а на pueblo (поселок), город или деревню, где они жили. Следует помнить, что принудительный труд был не только экономически удобен для испанских поселенцев; он также считался частью цивилизующего, испанизирующего процесса. Для испанцев цивилизованная жизнь означала жизнь в городах, и насаждение систематической привычки к труду было связано в официальном понимании с созданием должным образом организованного государственного устройства для индейцев. Конечно, многие индейцы до завоевания уже жили в организованных поселениях. В этих поселениях цель колониальной политики состояла в том, чтобы привести городское управление как можно в более близкое соответствие знакомому образцу в испанских городах, заменить традиционную власть вождей, или касиков, которые зачастую были скорее блюстителями священных обрядов, чем политическими лидерами, – городскими советами испанского образца, побуждать эти советы выбирать мировых судей и констеблей, которые должны были отвечать перед местными испанскими губернаторами за сбор податей, организацию работ и поддержание мира. Для тех индейцев – в некоторых регионах их было огромное большинство, – которые жили разрозненно среди своих полей, была разработана более радикальная политика их объединения в городах или деревнях, распланированных с самого начала наподобие испанских. Нищенствующие монахи, как мы уже видели, давно уже придерживались такой политики для облегчения своей миссионерской работы. Во второй половине XVI века, когда их влияние в заселенных регионах ослабло, задачу собрать индейцев в города или деревни подхватили гражданские власти, хотя, конечно, строительство церкви и наличие священника были неотъемлемыми чертами любого нового поселения. В Перу повсеместное переселение разрозненных индейцев осуществлял вице-король Франсиско де Толедо в 1570-х годах. Самая амбициозная «конгрегация» была предпринята в Новой Испании после неоднократных тычков из Мадрида Луисом де Веласко-младшим и графом де Монтеррей в конце XVI – начале XVII века. Этот процесс охватил всю территорию колонизированной Новой Испании, в том числе Халиско. Помимо общеполитических соображений, сокращение численности населения во владениях вице-короля в результате череды эпидемий сделали концентрацию оставшегося в живых населения насущной необходимостью. Существовавшие небольшие города образовывали ядра этих «конгрегаций», в которые вливались люди, перемещенные из близлежащих деревень. Но возникали и совершенно новые деревни, которые в настоящее время являются процветающими общинами – свидетельство тщательности, с которой выбирались места их основания. Некоторые поселения были намеренно организованы – по вполне понятным причинам – вблизи поселков горняков. Переселение, безусловно, привело к огромному подъему в жизни индейцев, которых оно коснулось. Инструкции, данные уполномоченным инспекторам, запрещали им использовать силу при перемещении людей в новые населенные пункты, но большинство индейцев, придерживавшихся консервативных традиций и любивших свою землю, не хотели переезжать добровольно. Единственный рассказ об этом процессе содержится в Monarquía Indiana Торквемады. Торквемада был монахом нищенствующего ордена и недружелюбным свидетелем происходивших процессов. К его свидетельским показаниям, как и рассказу Лас Касаса поколением раньше, следует относиться с осторожностью. Но он, вероятно, был недалек от истины, когда утверждал, что индейцев вынуждали переселяться в новые дома, намеренно разрушая старые.
Надзор за индейскими общинами, старыми и новыми, и задача побуждать их членов перенимать испанские привычки, методы и формы управления были вверены региональным чиновникам, известным как corregidores. Во второй половине XVI века эти чиновники взяли на себя общественные обязанности – не военные, конечно, – которые в первые годы после завоевания были предоставлены encomenderos. Испанские законодатели были склонны предполагать – отчасти некритически, – что чиновники, получающие жалованье, будут всегда более добросовестными и эффективными проводниками королевской воли, чем просто вассалы. В условиях местного управления в Индиях это допущение не всегда соответствовало действительности. Существовали два отдельных типа corregidores. Corregidor испанского города – будь то в Испании или Индиях – был представителем королевской власти, мировым судьей и профессиональным управленцем, обладавшим значительными положением и властью. Обычно это был квалифицированный юрист. Corregidores de Indios, с другой стороны, были непрофессионалами, обычно избираемыми из числа колонистов, которые не имели encomienda или земельных владений и, следовательно, доступного источника доходов. У них не было никакой специальной подготовки для выполнения своих обязанностей. Их назначали на короткий период времени – обычно два или три года и выплачивали им небольшое жалованье, выделяемое из местных податей. Эти люди неизбежно были склонны рассматривать свою должность как личную привилегию и пользовались ею по максимуму, пока длился срок их полномочий. Corregimiento был одним из наименее эффективных и надежных институтов колониального правления. Без должного надзора он мог стать оправданием мелкой местной тирании, более тягостной, чем когда-либо была encomienda. Как мрачно объяснял Торквемада, corregidor грабил, чтобы вернуться в Испанию богачом, а касик грабил, чтобы corregidor помалкивал.
Вся система управления местным населением способствовала злоупотреблениям. Знания о том, как она действовала в Новой Испании, мы получаем главным образом из записей Juzgado general de Indios – суда суммарного производства, в котором заслушивались большинство возникавших споров. Самыми распространенными жалобами были жалобы на требования рабочих рук, выходящие за рамки закона, на corregidores, которые вымогали работников и подати для себя лично, на вождей, которые использовали свою власть, чтобы вымогать взятки или отомстить за обиду, на работодателей, которые удерживали жалованье, отнимали у индейцев их пожитки, чтобы помешать им убежать, или задерживали их на работе сверх разрешенного времени, на вторжение стад домашнего скота и птицы, принадлежавших испанцам, на поля индейцев, на периодические физические наказания. По меркам XVII века Juzgado был замечательным из-за своей доступности для индейцев-просителей и быстроты, с которой он разбирал их жалобы. Но тысячи жалоб так никогда и не дошли до него. В Перу не было Juzgado, и петиции проходили сложную и медленную процедуру audiencias. На всей территории Индий законы, предназначенные для того, чтобы смягчить влияние принудительного труда и защитить признанные интересы индейцев, утратили свою эффективность и силу ввиду недостаточного местного контроля.
ebooksa