Американские индейцы, которые встречались испанцам во времена Хименеса, были слабыми и примитивными, а на островах после прибытия на них европейцев их численность стала сокращаться с устрашающей скоростью. Это прискорбное сокращение не давало возможности исполнять миссию по обращению в христианство местного населения. Тем не менее даже в таких безнадежных обстоятельствах чувствовалась реформаторская традиция нищенствующих монашеских орденов. Самые энергичные, хотя и не самые первые миссионерские попытки на островах предприняли доминиканцы. Среди их самых известных фигур Доминго де Бетансос, позднее ставший известным миссионером в Новой Испании, имел репутацию строгого и аскетичного реформатора. Говорили, что он повлиял на Лас Касаса, чтобы тот принял доминиканское облачение, что имело важное значение. Другой доминиканец, Антонио де Монтесинос, произвел фурор своими проповедями против жестокого обращения с индейцами и своими усилиями побудить королевскую власть к действиям от их имени. Поездка Монтесиноса в Испанию привела к принятию закона, исполненного самых благих намерений, но не к решительным действиям. Вероятно, в тех обстоятельствах никакие действия в рамках полномочий короны не могли бы принести большой пользы, да и условия на перешейке при жестоком правлении Педро Ариаса Авилы не давали широких возможностей для миссионерской деятельности. Первый большой шанс для миссионерской деятельности и вызов рвению монахов появились с вторжением в Новую Испанию, Гватемалу и на Юкатан. При общении с многочисленными оседлыми народами этих регионов миссионерская политика стала вопросом чрезвычайной важности. Религии этих народов включали обряды ужасающей дикости, но по отдельности индейцы оказались податливыми и разумными, а их сельскохозяйственный коллективизм обеспечивал основу, на которой можно было построить христианские общины. Сам Кортес написал императору из Мехико, прося прислать францисканских миссионеров, и решение вверить новую сферу деятельности монахам нищенствующих орденов было немедленно принято. Для того чтобы корона могла поручить духовные труды членам ордена с разрешения папской власти и чтобы члены этого ордена могли взять на себя пастырские священные обязанности, которые обычно возлагаются на приходских священников, необходим был папский закон. Необходимые полномочия были с готовностью гарантированы в 1522 году в булле Exponi nobis fecisti папы Адриана VI по прозвищу Omnimoda (всеми средствами). В 1523 году глава ордена францисканцев Франсиско де Киньонес, сам будучи испанцем, глубоко интересовавшимся на протяжении всей своей карьеры проблемами Индий, приказал Мартину де Валенсия, возглавлявшему орденскую провинцию Сан-Габриэль, приступить вместе со своими приверженцами к миссии в Мексике. Провинция Сан-Габриэль была одним из главных центров, где царило строгое следование всем церковным канонам. В него входили 175 монахов, почти все из которых намеренно оставили более легкую жизнь в монастыре ради суровых условий реформы. Некоторые, включая самого Мартина де Валенсия, были учениками Хуана де Гуадалупе и служили в Гранаде. Брат Мартин выбрал 12 самых способных и рьяных – число конечно же было выбрано намеренно, – и в 1524 году они пересекли Атлантический океан. В Мехико их принял Кортес с впечатляющим публичным смирением, где они немедленно приступили к методически спланированной миссии, основывая свои монастыри в главных центрах скопления индейского населения в долинах Мехико и Пуэбла. Вскоре за ними последовали другие группы нищенствующих монахов. Первые доминиканцы прибыли в 1526 году тоже сначала в количестве 12 человек, включая Бетансоса и четырех человек с Эспаньолы, хотя их численность сократилась в дороге ввиду смерти нескольких членов группы. Сначала они обосновались в густонаселенной Алта-Миштека (Мистеко), где сохраняли фактическую монополию много лет. Августинцы появились в 1533 году. Об их миссии известно меньше, но они построили в Новой Испании несколько великолепных церквей – в том числе в Аколмане и Юририи, – и среди них были выдающиеся писатели и ученые, включая поэта и просветителя Луиса де Леона и богослова Алонсо де ла Веракруса, который учился у Витории в Саламанке. Брат Алонсо провел большую часть своей долгой и продуктивной карьеры проповедника и ученого в Новой Испании и был первым профессором-библиоведом в Университете Мехико, который был основан по императорскому указу в 1551 году. Смело и открыто перед всем университетом он поддержал Луиса де Леона, когда этот несчастный мистик за недооценку текста Вульгаты (латинский перевод Библии. – Пер.) и буквальный перевод Песни Песней Соломона из Ветхого Завета был арестован инквизицией.
Большинство первых епископов в Новой Испании были монахами нищенствующих орденов. Первым был доминиканец Хулиан Гарсес, епископ Тласкалы, верный сторонник Лас Касаса, основатель знаменитой больницы для путешественников в Пероте по пути из Веракруса. Францисканец Сума́ррага, которого Карл V представил в 1527 году для епархии Мехико, помимо личной святости, аскетизма и умения управлять, привез в Новую Испанию другую жизненно важную составную часть реформы нищенствующих монашеских орденов – гуманизм. Приблизительно в 1534 году он ввез в Индии первый печатный станок и позднее использовал его, чтобы напечатать учебники по вероучению – Doctrina breve для обучения священников в епархии и Doctrina christiana – простой катехизис на испанском языке и языке науатль для индейцев. Первый состоит главным образом из отрывков произведений Эразма Роттердамского. В обоих учебниках утверждается превосходство веры над трудом и пропагандируется безграничное распространение Библий. Сумаррага также читал труды Томаса Мора и восхищался ими – сохранился экземпляр с его комментариями, – и его восхищение разделял его друг и правовед-гуманист Васко де Кирога, епископ Мичоаканский, который попытался – и с немалым успехом – организовать находящиеся на самообеспечении индейские коммуны, основанные на плане из «Утопии», на берегах озера Пацкуаро.
Список имен и достижений впечатляет. Люди, которые возглавили духовное завоевание Индий, были не простыми монахами; это были отобранные люди, бесстрашные религиозные радикалы, представлявшие и аскетизм, и интеллектуальную закваску реформы церкви в Испании. Многие из них обладали подготовкой и опытом, соответствующими задаче, которая перед ними стояла. Более того, они были армией духовных бойцов, чьи командиры стояли близко к трону: королевская поддержка давала им в их чрезмерной скромности могучую власть. Их миссия планировалась с дисциплиной и вниманием к деталям как военная кампания. И как военная кампания она была, по крайней мере сначала, разрушительной. Несколько десятков решительных людей среди миллионов индейцев – монахи хотели начать свою работу с чистого листа. Они не надеялись воспользоваться какими-то элементами, которые религия местного населения могла иметь общими с христианством. Понятие ацтеков о жизни после смерти, их обряды, на первый взгляд напоминающие крещение и исповедь, казались им дьявольскими пародиями. Более изощренный интерес был у монаха-этнолога Саагуна, принадлежавшего ко второму поколению миссионеров. В первые годы все, что могло сохранить «идолопоклонство» индейцев, должно было быть уничтожено. Демонтировать главные храмы и изгнать жрецов – это была чистой воды предусмотрительность, так как все огромные облицованные камнем пирамиды были потенциальными крепостями. Но для монахов было важнее уничтожить святилища, алтари и скульптуры, которые в них хранились. Идолы, особенно маленькие резные божества деревенских культов, можно было спрятать, – и многие были спрятаны – но делались усилия, чтобы отыскать их, и главные фигуры либо систематически разбивались молотками, либо сбрасывались с фасадов пирамид. В письме от 1531 года Сумаррага утверждал, что в его епархии были разрушены 500 храмов и уничтожены 20 тысяч идолов. Сумарраге, как и другим епископам, также приписывают массовое уничтожение индейских рукописей. Факты, свидетельствующие об этом, менее ясны. Рукописи – многие из них были податными списками и представляли собой чисто мирской интерес – исчезали по многим причинам. Безусловно, сохранились очень немногие.
После уничтожения последовала замена. Монахи быстро разошлись по двое, по трое по огромным территориям, и, куда бы они ни приходили, они основывали церкви, и при каждой церкви был монастырь для проживания монахов, работающих в этом регионе. Районы, обслуживаемые этими монастырями, зачастую были очень большими, и монахи постоянно путешествовали. Одни только францисканцы основали в Новой Испании 9 церквей в первые пять лет своей миссии. К 1560 году у них их было больше 80 с общей численностью монахов около 380. В общей сложности в Новой Испании в XVI веке монахами были основаны около 270 церквей, в основном до 1576 года. Сначала церкви были скромными временными постройками, но, имея, очевидно, в своем распоряжении неограниченное количество рабочих рук, включая большие группы людей, привыкшие строить из камня, строительного раствора и саманных кирпичей, с 1540 года их основатели приступили к строительству постоянных церквей зачастую значительных размеров. Многие из этих церквей выросли на местах разрушенных индейских храмов. Очевидная причина этого крылась в символическом значении христианской церкви, увенчивающей древний языческий холм-храм. Но существовала и более утилитарная причина: большие храмы-холмы находились в основном в крупных населенных пунктах. Обучение и крещение многих сотен тысяч человек могло быть осуществлено небольшим числом монахов только в городских общинах, расположенных близко к центру, – церкви и монастырю, откуда миссионеры и выходили осуществлять свою деятельность. Естественно, монахи обосновывались в тех местах, где уже существовали городские общины. Однако во многих районах Новой Испании не было такой концентрации населения, и индейцы жили в далеко расположенных друг от друга деревнях среди своих полей. В этих регионах миссионеры тратили много энергии на то, чтобы убедить или заставить жителей деревни перебраться в новые городки, построенные вокруг церкви и монастыря и предназначенные для проживания индейцев, в которых существовала система совместной обработки земли под руководством монахов. Они утверждали, что благодаря этим мерам новообращенные христиане могли иметь не только моральные преимущества городской жизни и обучение у миссионеров, но и экономические и социальные преимущества – изоляция от мирян-испанцев. Политика расовой сегрегации была рекомендована не для удобства европейцев, а для того, чтобы защитить индейцев от эксплуатации и морального разложения, которые могли последовать за слишком тесными контактами с европейцами, и держать их под постоянным церковным надзором.
Миссионерские церкви были базами для выдающейся кампании по всеобщей христианизации. Мартин де Валенсия оценил число крещеных в Новой Испании одними только францисканцами цифрой свыше миллиона человек к 1531 году. Мотолиниа назвал цифру почти пять миллионов человек к 1536 году и утверждал, что были случаи, когда монахи крестили в день по полторы тысячи человек. Индейцы приходили креститься каждый день в любое время суток. Францисканцы более последовательно, чем доминиканцы и августинцы, взяли себе за правило никогда им не отказывать и с этой целью использовали сильно сокращенную и упрощенную церемонию. Члены других монашеских орденов даже обвиняли (хотя они и отвергали это) их в том, что они крестили окроплением. Большая часть неофитов была, разумеется, взрослыми людьми, и все монашеские ордена каждый по-своему изо всех сил старались справиться с серьезной задачей – наставлением перед крещением. Об оглашении в современном смысле этого слова не могло быть и речи. Основы веры преподавались всем вместе кандидатам перед крещением. Некоторые официальные выступления «двенадцати» по такому случаю были записаны Саагуном; они представляют собой шедевры простоты и краткости. Индивидуальное обучение посредством катехизиса и проповедей оставлялось на потом, и огромные мастерство и усилия тратились на то, чтобы сделать такое обучение эффективным. Все первые монахи пытались овладеть языками индейцев, обычно языком науатль, хотя некоторые научились говорить и на других языках. Первому спутнику Сумарраги, ученому Андресу де Олмосу, приписывали знание десяти индейских языков. Музыка, живопись, пантомимические пьесы на морально-нравственные темы – использовалось все. Монахи даже придумали специальную архитектурную форму для того, чтобы требовать внимания больших толп народа – atrio, – просторный, обнесенный стенами двор с открытыми приделами, выходящими вовнутрь через определенные интервалы вдоль стены. Необходимый объем обучения, прежде чем новообращенного индейца можно было принять в христианскую общину – если это вообще случалось, – вызывал очень много споров внутри монашеских орденов, и по этому вопросу августинцы с самого начала придерживались самых либеральных взглядов: индейца можно было принять в христианскую общину сразу после крещения, если его духовник был удовлетворен его благочестием и пониманием азов христианства. Эта точка зрения в конце концов и возобладала в булле Altitudo divini consilii, которая официально и решила этот вопрос. Все ордена с самого начала уделяли внимание образованию индейских детей. Во многих миссиях были школы, в которых не только давали религиозные наставления, но и обучали испанскому языку, а в некоторых классах – европейским ремеслам. Самым известным и вызвавшим дискуссии миссионерским образовательным учреждением был францисканский колледж в Сантьяго-Тлателолько, который открылся в 1536 году в присутствии вице-короля. В его учебный план входила латынь, и он был предназначен для подготовки священнослужителей из местного населения.
Успех монахов в установлении своего влияния на индейцев был необыкновенным. Сделав соответствующую скидку на их таланты и преданность делу ради авторитета, возникшего из их бескорыстной бедности, это влияние можно было объяснить только психологией индейцев. Индейцы привыкли жить в соответствии с замысловатым и нескончаемым ритуалом, который управлял всей их деятельностью в общине, включая крайне важные процессы сельского хозяйства. Церемонии и работа были переплетены и неразделимы. Испанское завоевание вместе с разрушением храмов, запрещением языческих танцев, насильственным обращением в христианство ослабляло и в некоторых местах уничтожало древнюю обрядовую организацию. Труд – будь то принудительный труд на encomendero, или труд за плату, или даже сельскохозяйственный труд для пропитания – перестал быть частью социорелигиозной церемониальной системы и стал просто необходимостью. В духовной и общественной жизни индейцев образовалась пустота, которую можно было заполнить, хотя бы частично и зачастую поверхностно, церковными обрядами и деятельностью – постройкой церквей. Монахи понимали эту необходимость, и по всей Новой Испании были построены многочисленные и иногда очень большие церкви. И хотя своей массивностью они были обязаны соображениям обороны, но своим великолепием – желанию возместить утраченное великолепие языческих храмов. Аналогичным образом великолепие церковных ритуалов, гораздо более замысловатых, чем обычно в Европе, было попыткой удовлетворить тоску индейцев по былой церемониальной жизни, которую они во многом утратили.
В Новой Испании, несмотря на сильное желание монашеской братии исключить языческие элементы, те индейцы, которые находились в постоянном контакте с миссионерами, – это было меньшинство, конечно, – обрели новую теократию – новых священников и гибридную религию. Культ Девы Марии был введен и смешан с культами матери-земли и богини кукурузы. Боги войны были забыты, потому что они оказались откровенно беспомощными против испанской стали. Языческие ритуалы для обеспечения плодородия были облечены в христианскую форму путем включения в них предварительной церковной службы и шествия через деревню с образами святых или местных богов, так как разницу индейцы часто понимали плохо. Тем не менее при всей неизбежной путанице и размывании произошло необычное завоевание, не менее удивительное, чем успех испанского оружия. Была создана новая действующая церковь. Ее внешние признаки и по сей день можно увидеть в церквях XVI века, украшенных индейскими ремесленниками, в которых из камня вырезаны ангелы в чепчиках из перьев, а Мадонна изображена смуглой и с прямыми черными волосами, как у индианки.
События в Перу пошли по другому пути. Перу была более далекой и менее доступной страной; на пути к ней лежали грозные природные препятствия; ее местное население оказывало более стойкое сопротивление. По географическим, политическим и стратегическим причинам испанские и перуанские общины оставались в значительной степени разделенными. Более того, предпринимательство в Перу началось позднее. В то время как Новая Испания была заселена за десятилетие, когда в Испании господствовали гуманисты, Перу была завоевана в десятилетие антигуманистической реакции. Корона во времена Кортеса была глубоко озабочена духовным благополучием новых подданных. Во времена Писарро ее это еще интересовало, но у нее было много и других забот, и, по крайней мере, некоторое время она имела меньше власти над испанскими поселениями. И вероятно, она не могла найти достаточно людей с необходимыми качествами, чтобы повторить этот успех – духовное завоевание Новой Испании. Ко времени завоевания Перу и радикализм Эразма Роттердамского, и апостольское рвение испанской церкви утратили во многом свою силу, и представители мексиканских миссий прочесывали монастыри нищенствующих монахов в Испании и других странах в поисках подходящих людей. Поэтому в Перу не дождались группы фанатиков, которую можно было бы сравнить с «двенадцатью». Народ кечуа не был фактически обращен в христианство до середины XVII века. Христианство – насколько оно вообще было принято – стало вторым и отдельным церемониалом, тогда как поклонение традиционным богам тоже продолжалось иногда тайно, а иногда открыто. За двести лет после завоевания церковные власти сочли необходимым периодически посылать visitadores de idolatría (инспекторы идолопоклонничества) в тщетной попытке уничтожить языческие ритуалы. Помимо этих периодических столкновений, индейцы – пока они платили свою дань и выполняли работы, которые с них спрашивали, – были предоставлены сами себе. Перу стала и до сих пор остается страной с испанским истово католическим правящим классом и индейским, в основном языческим, крестьянством.
В Новой Испании сам успех монашеских миссий принес свои проблемы. Их влияние на индейцев и власть, которую они получили благодаря королевской и папской поддержке, дали им на время фактически независимую власть и сделали их объектом зависти на местах. Неизбежно они оказались вовлечены в сложную борьбу за власть сначала с главами колониального сообщества encomenderos, а затем с епископами и немонашеским духовенством. Разногласия с encomenderos были очевидными: политика орденов неминуемо вмешивалась в управление трудом индейцев, от которого зависела экономическая деятельность в Испании. Они касались сохранения – даже расширения – индейского общинного сельского хозяйства для обеспечения миссионерских городов. Потребность миссий в труде индейцев и их успех в его получении для строительства церквей, монастырей и новых жилищ напрямую конкурировала с потребностями мирян-испанцев. Encomenderos жаловались на расточительность миссионерских строительных программ. Особые подозрения у них вызывали школы и предложение обучать местных священнослужителей. Херонимо Лопес – procurador (прокурор) Мехико – исключительный пример – считал, что «чертовски опасно» учить мексиканцев читать и писать, и высказался так же в письме королю. Что еще хуже, они подозревали, что за указаниями, данными Audiencia в 1530 году, скрывается влияние нищенствующих монахов с целью сократить количество выделяемых encomienda. Некоторые монахи, безусловно, принципиально возражали против encomienda с ее возможностями местной тирании и жестокого обращения с индейцами, с подразумеваемой квазифеодальной светской властью над их деревнями. Отношение Лас Касаса, сформировавшееся благодаря его опыту, приобретенному на островах в молодости, и мало изменившееся с тех пор, было исключительным примером этой точки зрения. И хотя в Испании Лас Касас имел влияние, он не был типичным церковнослужителем. Многие монахи, включая его старого наставника – достойного, но придирчивого Бетансоса, с ним были категорически не согласны. Они признавали в encomienda уникальный эффективный аппарат испанского расселения, понимая, что без него не будет поселений. Они надеялись, что большие феодальные владения, пока они получают свою дань, не станут чрезмерно вмешиваться во внутреннюю жизнь индейских деревень. В начале 1540-х годов после более чем десятилетия взаимной враждебности между этими двумя группами выявилась необходимость во взаимопомощи, и они начали сближаться. Церкви нищенствующих монахов начали получать финансовую помощь от encomenderos; некоторые из них выступили с инициативой и попросили создать у себя миссию. Более благочестивые encomenderos, как Кортес, восхищались миссионерами. Более умные ценили стабилизирующий эффект миссий, особенно на разработках месторождений, и понимали, что процветающие индейские общины производят больше дани. Более того, они брали на себя обязательства строить церкви и обеспечивать приходское духовенство на территории в пределах своих владений. Если монахи будут делать это для них, то они будут освобождены от ответственности и проблем. И что самое серьезное, их положение и привилегии находились под все возрастающим давлением со стороны короны и ее чиновников в audiencias; им была нужна влиятельная и явно незаинтересованная поддержка, которую могли оказать им монашеские ордена. Нищенствующие монахи со своей стороны, желая ослабить противодействие гражданских лиц своей работе, увидели выгоды в союзе с главами поселений. Во время кризиса, который начался после публикации в 1543 году Новых законов, они встали на сторону encomenderos; в 1544 году все три ордена в Новой Испании послали делегацию к королевскому двору с протестом против Новых законов, которая настаивала на сохранении системы encomienda.
Ненадежный союз с главными encomenderos мало помог монахам в их попытке помериться силами с епископством и немонашеским духовенством. До середины века немонашеское духовенство играло второстепенную роль в росте церкви в Новой Испании. Сообщения о невежестве, глупости и общей безнравственности его представителей писали главным образом монахи, и к ним следует относиться с осторожностью, но, безусловно, таких было немного. После 1555 года их число увеличилось; им стало доступно больше приходов; стало приезжать больше испанцев, и на посвящение в духовный сан стали предлагать к рассмотрению кандидатуры молодых креолов. Они имели преимущества – недавно основанные университеты как центры обучения в Индиях и церковные советы в Мексике как местные законодательные органы. Создание и управление системой приходов были обязанностями епископов, и, по мере того как епархии заселялись и становились все более организованными, епископы начали создавать новые приходы в христианских районах и ставить во главе них священников не из монашеских орденов. Однако монахи в добавление к своей деятельности по христианизации местного населения также выполняли обязанности приходских священников среди индейцев. По мере развития колоний и увеличения числа христиан изначальные первопроходческие миссии превратились в doctrinas – приходы во всех отношениях, кроме названия, хотя многие из них охватывали территории гораздо большие, чем было необходимо для отправления функций приходского священника. Опираясь на папскую привилегию и королевскую благосклонность, монахи могли, если хотели, не обращать внимания или игнорировать полномочия епископов. Они использовали свое привилегированное положение, чтобы всеми возможными средствами противостоять созданию новых приходов и введению в должности немонашеского духовенства, представителей которого они считали неподходящими как по характеру, так и по подготовке для принятия на себя духовного руководства новообращенными индейцами.
Первые разногласия возникли по поводу выплаты десятины. С момента своего появления в Индиях монахи настаивали на том, чтобы индейцев не облагали десятиной, чтобы вера казалась им привилегией, а не бременем. Епископы подчеркивали, что система епархий и приходов не может существовать без уплаты десятины. Это был вопрос для Patronato, и указы 1533, 1534 и 1544 годов поддержали религию: индейцам было приказано платить. Монахи воспротивились и побуждали индейцев в своих приходах оказывать сопротивление, так что на протяжении нескольких лет во многих районах десятину нельзя было собрать. Подозревали, что это сопротивление в меньшей степени возникло как возражение против самой десятины, а в большей – из желания не допустить в эту сферу немонашеское духовенство.
Три фактора в этой ситуации долгое время удерживали епископов от согласованных действий с целью взять миссии под свой действенный контроль: явная поддержка орденов первыми двумя вице-королями Новой Испании; тот факт, что многие епископы сами были членами нищенствующих орденов; и нехватка немонашеского духовенства. Тем не менее корона, как покровительница, не могла бесконечно терпеть непримиримый раскол между двумя ветвями духовенства, особенно ввиду принятого Тридентским собором[60] решения о том, что ни один церковнослужитель не может иметь власть над мирянами в плане врачевания душ, если он не подчиняется власти епископа. В Перу это решение было приведено в исполнение без особых трудностей. В Новой Испании оно встретило сопротивление. Филипп II был вынужден указать на невозможность укомплектовать большую часть существующих там приходов священниками не-монашеского толка и обратился к папе римскому Пию V издать новую буллу Exponi nubis fecisti, которая в 1567 году подтвердила привилегии, дарованные Адрианом VI. Однако эти привилегии могли быть аннулированы правом на представление кандидатов на церковные должности согласно Patronato. В 1574 году корона наконец встала на сторону епископов. Cédula (свидетельство, документ) того года дала каждому епископу, одобренному вице-королем как вице-покровителем, всю власть над монахами в своей епархии, их передвижениями и представлением в приходах. Еще тремя годами раньше административная и функциональная структура святой инквизиции была распространена на Индии. Эта грозная сила была озабочена главным образом искоренением ереси и надзором за значительными массами евреев и conversos (новобращенные), которые приехали в Индии. Она также была мощным дисциплинарным инструментом среди духовенства; в частности, она очень помогала епископам, ужесточая дисциплину и поддерживая стандарты поведения среди немонашеского духовенства. Утверждение монахов, что только они могут помогать индейцам, становилось все труднее подкреплять. В конечном счете указ 1583 года постановил, что всюду, где возможно, в приходах должны быть представлены предпочтительнее священнослужители немонашеского толка, а не монахи. В то время в Новой Испании работали около 500 священников-немонахов.
В 1570 году закончился великий век миссионерской деятельности в Новой Испании. Когда их особые привилегии были ограничены, а сфера деятельности все более сужалась, монахи встали перед выбором: удалиться в свои монастыри и заниматься рутинными приходскими обязанностями под дисциплинирующей властью епископа до тех пор, пока им на замену не найдутся священники немонашеского толка, или уезжать на периферию колониального мира и основывать там новые миссии. Их тяжелое положение нельзя было целиком отнести на счет ссор с епископами и королевских законов – это были сопутствующие симптомы, а не основополагающие причины упадка деятельности орденов нищенствующих монахов. К 1570 году их первые фанатики уже умерли, а воодушевление и пыл первых дней во многом поугасли. Письма Мендиеты – автора Historia eclesiástica Indiana и других выдающихся францисканцев полны жалоб не только на преследования со стороны епископов, но и на равнодушие и хаос в провинциях. Попечители слагали с себя полномочия и просили о возвращении в Испанию; число приезжавших в Индии новобранцев было небольшим, и они все были плохо подготовленными и невежественными; из оставшихся монахов немногие были готовы путешествовать, и никто не хотел брать на себя труд изучать местные языки. Умные францисканцы даже ставили под сомнение ценность уже проведенной работы: произведения Саагуна полны пессимизма в отношении эффективности уже осуществленных обращений индейцев в христианство. Только в надежде повысить эффективность распространения христианства он занялся изучением культуры ацтеков, что навлекло на него неудовольствие его более ортодоксального начальства. Явное ослабление строительной деятельности монахов нищенствующих орденов тоже могло быть свидетельством упадка, хотя на нее в гораздо большей степени оказала влияние катастрофическая эпидемия 1576 года и тот факт, что строительство монастырей достигло точки насыщения во многих частях Новой Испании. Правда состояла в том, что миссии нищенствующих монахов в населенных регионах исчерпали свою примитивную функцию. Подобно тому как покрытые боевыми шрамами конкистадоры сменились чиновниками и юристами в администрации Индий, так и босоногим монахам пришлось уступить место приходским священникам, как только духовное завоевание показалось прочным.
Во многих отношениях эта потеря для Новой Испании была тяжелой. Замечательные планы францисканцев вырастить священнослужителей из местного населения были забыты. Колледж в Сантьяго-Тлателолько пришел в упадок ввиду недостаточной поддержки, и в начале XVII века его здания превратились в развалины. Идея об изолированных сельскохозяйственных общинах индейцев под руководством церкви уже утратила покровителей, а вместе с нею утратилась еще одна гарантия неотчуждения индейских земель и нераспространения латифундий, находящихся в собственности испанцев. Так или иначе картина тысячелетнего христианского царства поблекла среди суровой реальности колониальной жизни.
Упадок деятельности монахов нищенствующих орденов в колонизованной Новой Испании не был, разумеется, концом миссионерства в Индиях. Ordenanzas sobre descubrimientos (законы об открытиях) в 1573 году, которые запретили вооруженные entradas, возложили ответственность за умиротворение приграничных районов, главным образом на миссионеров, а миссии монашествующего духовенства были самыми характерными для приграничных районов Индий институтами до сравнительно современной эпохи. В горнодобывающих районах Халиско развитие францисканских миссий и монастырей – в сравнительно скромных масштабах – продолжалось до конца XVII века и далее. В этом огромном горном регионе учреждение немонашеских приходов было предпринято полувеком позднее, чем в центральной части Новой Испании. В конце XVII века миссии францисканцев проникли еще дальше, растянувшись тонкой длинной цепочкой от Мехико до Калифорнии. Местность была необжитая, а многие ее обитатели – примитивные и враждебные, так что сами монахи и несколько сотен обращенных индейцев, живших при каждой миссии, должны были жить под защитой срубов и окружающих их массивных стен. В XVIII веке большинство пограничных блокгаузов были укомплектованы небольшими военными гарнизонами, или presidios.
Изначально только трем монашеским орденам было разрешено короной работать в Индиях, но в конце XVI века с одобрения Филиппа II в миссионерское поле вошли другие религиозные ордена. Из них самыми активными и успешными были иезуиты – орден с сильными связями в Испании, дисциплиной, организацией и системой подготовки, более всеобъемлющими, чем у любых их предшественников. Из всех орденов иезуиты были, вероятно, самыми учеными и интеллектуально самыми активными, и им мы обязаны почти всеми самыми лучшими отчетами о гражданской и естественной истории Индий в XVII и XVIII веках. Они были вооружены папскими привилегиями, аналогичными тем, которыми были наделены францисканцы со стороны Omnimoda; но когда они прибыли в Перу в 1569 году и получили указания от вице-короля Толедо осуществлять контроль за doctrinas там, где не было других священников, они были против на том основании, что их призвание состояло в том, чтобы работать среди язычников. Филипп II приказал им уступить, издав указ, демонстрирующий исключительно широкие привилегии лица, назначающего на должности. В конечном счете они полем своей деятельности избрали малоизвестный лесной регион в долинах верхнего течения рек Парана и Уругвай и в регионе Гуайра к востоку от Параны. Иезуитская провинция Парагвай была основана в 1607 году, а первая миссия среди индейцев-гуарани – в 1610 году. В первые сорок лет начали свою работу 48 миссий. И индейцы-гуарани, и обитатели Гуайры доброжелательно относились к жизни миссии, и главная опасность для миссий исходила не от враждебности индейцев, а от вооруженных отрядов налетчиков из Сан-Паулу, ищущих рабов для бразильских плантаций. Из первых 48 миссий жители Сан-Паулу уничтожили 26, и иезуитам пришлось обращаться за помощью к правительству Перу, чтобы вооружить своих индейцев для обороны. Миссии демонстрировали большое мужество и стойкость. В середине XVI века незадолго до изгнания иезуитов их было 30 с общей численностью индейского населения около ста тысяч человек. Их организация напоминала организацию поселений, основанных раньше Васко де Кирогой в Мичоакане. Это были пастушеские и земледельческие коммуны, в которых главное имущество, скот и плантации, находились в собственности миссии, и лишь дома и огороды – в частной собственности. Они были тщательно изолированы от внешнего мира, и индейцы, которыми управляли священники вплоть до мелочей, были знакомы лишь с теми элементами европейской культуры, которые, по мнению священников, были совместимы с их примитивным разумом. Язык гуарани был языком и богослужений, и повседневной жизни. Подобно францисканцам, которые своими проповедями помогали распространять язык науатль как язык межнационального общения в Новой Испании, иезуиты помогали распространять язык гуарани. С экономической точки зрения миссии процветали. Излишки хлопка, табака, кож и yerba mate (трава мате), пригодные для экспорта, отправлялись вниз по течению реки в Корриентес или Буэнос-Айрес с целью продажи для ордена. С общественной точки зрения они тоже, по-видимому, были достаточно удовлетворены в узких рамках дисциплины, насаждаемой священниками. Однако у них были маленькие возможности внутреннего роста; с индейцами в общинах обращались доброжелательно, но твердо, как с пожизненно второстепенными членами; они были абсолютно зависимы от руководства и инициативы священников. Когда иезуитов изгнали из владений испанской короны, изолированная утопия в джунглях рухнула.
Пограничные миссии от Техаса до Калифорнии и от Венесуэлы до Чили, несмотря на свои достижения, были периферийным явлением. Люди, охваченные их деятельностью, были относительно примитивными, а их количество – относительно небольшим. В Индиях не было никаких других возможностей, сравнимых с теми, которые предлагали странствующие монахи в Новой Испании и Перу, возможностей обращать в христианство население, достигнувшее высокого уровня культурного развития, насчитывавшее много миллионов, возможностей, за которые с готовностью ухватились в Новой Испании, запоздало и без энтузиазма – в Перу. Характер христианского общества в этих двух центральных регионах был определен главным образом благодаря деятельности обычных орденов в конце XVI века. При обращении индейцев в христиан монахи подчинялись своей собственной совести и следовали призванию, которому были посвящены их жизни; но они действовали и как посланцы короны, вооруженные привилегиями Patronato. Церковь и государство в Индиях росли в тесной и постоянной взаимосвязи, в которой каждый из них черпал силу у другого. Благодаря своей роли, которую монахи сыграли в формировании этой сложной системы, они многократно увеличили власть короны и укрепили ее как духовно, так и административно в ее отношениях с беспокойными феодальными вассалами, которые были ее самыми проблемными подданными. Они сделали даже больше: постоянно напоминали правителям Испании об их моральной ответственности – прилагать усилия к установлению порядка в обществе в Индиях, который должен был быть справедливым и терпимым к завоевателям и завоеванным в равной степени.
Глава 9. Управление обществом
Испанское общество в Новом Свете не включало крестьян и фактически людей ручного труда. Во всех доиндустриальных обществах община, управляемая военной кастой, склонна не принимать в расчет общественную и этическую ценность ручного труда, и испанцы в Новом Свете демонстрировали это предубеждение в крайней форме. В их число входили поселенцы – encomenderos и их последователи, владельцы скотоводческих ферм и рудников – класс вооруженных подданных, обладавших огромными привилегиями и в некоторых случаях – в рамках одного поколения колонистов – значительным богатством; духовенство, многочисленное по отношению к общему числу испанцев, но являвшееся лишь каплей в океане индейского населения; значительный и быстро растущий чиновничий аппарат вместе с юристами, нотариусами и разнообразными клерками; небольшое число торговцев, владельцев магазинов и ремесленников в основном в немногих крупных городах. Новая испанская экономика в Индиях зависела от старой индейской экономики в отношении большей части продовольствия, особенно зерна, овощей и птицы – продукции, производимой главным образом индейцами, и рабочих рук, так как, за исключением островов и нескольких регионов на карибском побережье, ввоз африканских рабов был слишком мал, чтобы иметь значение. Без труда индейцев испанская община не могла существовать. Однако большинство индейцев, знакомых с жизнью в коммуне и совместным ведением сельского хозяйства, с неохотой трудились на посторонних работодателей. И по причине своего положения новообращенных христиан, своего относительно беззащитного состояния и в силу неоднократных заявлений королевской власти они имели особые претензии к короне на защиту. Проводники королевского патернализма должны были, как ожидалось от них, защищать личную свободу индейцев, не отвергая справедливые претензии достойных завоевателей и колонистов; обеспечивать приток достаточного количества рабочих рук для испанских поселений, при этом защищая индейцев и их земельные владения, что освобождало их от необходимости работать за жалованье; и больше всего охранять и увеличивать доходы, которые извлекала корона из Индий и от которых на протяжении XVI века она становилась все более и более зависима. Естественно, эти объекты королевской политики конфликтовали. Ежегодно корона получала от отдельных людей или групп людей сотни прошений о милостях, которые во многих случаях могли быть оказаны только за счет чьих-то интересов. Ответами на них могли быть только ДА или НЕТ, но, давая любой ответ, корона – источник справедливости – подразумевала общие руководящие принципы общественной организации. Десятки сообщений, жалоб и рекомендаций от духовенства, чиновничества и муниципальных властей поступали с прибытием каждой флотилии, подсказывая со всех мыслимых точек зрения, каковы должны быть эти принципы. Корона старалась выбрать и решить и сделать свои решения понятными в нескончаемом потоке законов. Ничто в истории Индий не производит большего впечатления, чем этот огромный массив «писаных законов», которые в 1680 году были собраны, расставлены приблизительно в порядке появления и опубликованы как Recopilación de los leyes de las Indias (Свод законов Индий). Многие указы касались конкретных дел, и системность в них найти трудно. Однако время от времени корона издавала общие законодательные акты для Индий в целом. Эти общие декреты или кодексы были серьезными и сознательными попытками примирить конфликтующие интересы. В них можно проследить – со многими колебаниями и противоречиями – развитие сознательной официальной политики в управлении колониальным обществом.
Почти в каждом испанском законодательном акте, касающемся обращения с индейцами, утверждалось, что индейцы – свободные люди. В Индиях были рабы, разумеется, и не только африканцы, привезенные в качестве рабов, но и индейцы, захваченные в плен во время бунта и обращенные в рабство в качестве наказания; но последние были исключениями. Обычно считалось, что статус индейца под властью Испании – «юридически свободный», и это важно для понимания того, что в испанском законодательстве означало слово «свободный» в этом контексте. Оно означало свободу передвижения, смены места жительства по его желанию, свободу владеть собственностью (за исключением такого имущества, как лошади и огнестрельное оружие, по причине и безопасности, и социального «уровня»); свободу возбуждать иск и быть ответчиком в суде (подчиненную правилам, определяющим различную ценность свидетельских показаний людей, принадлежащих к разным классам) и неограниченный доступ к соответствующим судам; свободу выбирать себе занятие в жизни, менять его и своего работодателя. Безусловно, это слово не означало свободу исповедовать ошибочную религию, как только им была открыта истинная религия (хотя епископы обращались с индейцами гораздо снисходительнее в этом отношении, чем с испанцами, и у святой инквизиции в XVI веке не было над ними власти). А также – и это был самый важный момент – свобода не означала свободу не работать, быть предоставленным самому себе, не делать никакого вклада в благосостояние общества и доходы короны. Король защищал своих подданных, отправлял среди них правосудие, защищал их права согласно их общественному положению. В обмен на это его феодальный вассал – encomendero должен был служить в армии, церковнослужитель – проповедовать и молиться; крестьянин-индеец – работать и обеспечивать других плодами своего труда. Короче, свобода индейца в том смысле, в котором испанские законодатели использовали это слово, означала mutatis mutandis (с соответствующими изменениями) ту свободу, которую имел юридически свободный крестьянин в Испании, свободу в контексте общества в целом, к которому он принадлежал и по отношению к которому должен был выполнять соответствующие обязательства, как устанавливала традиция.
ebooksa