— Как ты?.. — прокашлявшись, выдавил Брин. — Что случилось с той девушкой?
— Ты о потаскухе, которую пытался задушить? Ее никогда здесь не было. Просто я заставил тебя видеть меня таким.
Брин усилием воли сделал глубокий вдох и попытался вернуть себе часть прежней бравады. Непростая задача, если обнаженной, окровавленной кучей лежишь в грязи и в ушах какой-то хор, фальшивя, поет «Аллилуйя!».
— Что это? Гипноз? Зеркала? Тебе достаточно сказать: «Фокус-покус», и ты превращаешься в цыпочку всякий раз, как захочешь?
— Не я захочу, а ты. Ты видишь лишь то, к чему предрасположен.
— Чушь! Я вовсе не хотел видеть ту девку. Она просто брызгала молоком из сисек и вполне подходила на роль жертвы. Ты разозлился из-за того, что я пытался ее убить?
— Ты просто самовлюбленный болван. — Турок взмахнул рукой, словно кого-то отгоняя, и остатки апельсинов на дереве вспыхнули. Из центра фруктов вырвались крошечные охряно-киноварные языки пламени. Тошнотворно-сладко запахло горящими цитрусовыми. Затем на глазах Брина апельсины взорвались роем желтых ос с огненными жалами.
Брин с криком вскочил и попытался сбежать, но осы облепили его лицо, грудь. Он принялся исступленно хлопать по себе. Филакис опять взмахнул. Кричаще яркие насекомые, замерцав, уменьшились до булавочных головок, а затем превратились в обычную мошкару, частую на улицах Города.
— Если захочу, с апельсинами у тебя в животе произойдет то же самое, — невозмутимо произнес Филакис.
— Зачем? Что я тебе, черт возьми, сделал? — спросил Брин, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
— Уничтожил кое-что, чем я дорожил.
— Ты... о женщине, которую я убил?
— Любительнице трахаться с собачками? Нет, я все равно пресытился ее причудами... Думаю, тот пес тоже. Нет, я об апельсинах. Мое любимое дерево. Я мог видеть его с балкона. В лучах зари плоды напоминали яйца золотого быка. Отрада для глаз... произведение искусства, спелые фрукты на фоне буйной, сочной зелени... Каждое утро они наполняли мою спальню цитрусовым ароматом... Я с нетерпением ждал новой встречи с ними. Но где тебе понять мои эстетические чувства? Ты ободрал от плодов целую ветвь и сожрал их с той же бесцеремонностью, с которой обследовал содержимое чужих холодильников.
— Боже, — пробормотал Брин. — Что ты собираешься?..
— Слишком поздно призывать Бога. Как насчет кратких, но чистосердечных извинений?
Брин напомнил себе, кто он такой, и отказался. Не пристало ему пресмыкаться. Он был Артуром Брином, путешествовал и убивал на пяти континентах, обладал положением и вкусом. Он был...
Лицо Турка внезапно превратилось в жидкую полупрозрачную маску из нюдовых и бурых оттенков, подсвеченную сочной лиловостью артерий и вен. Контуры тела размылись и приняли новые очертания. Запахло мятой, бурбоном и характерным ароматом «Шанель № 5».
Брин увидел над собой мисс Ли, чьи изумрудные веки были обрамлены паутиной фальшивых ресниц, рот растянут до ушей в глупой ухмылке, передние зубы измазаны ярко-коралловой губной помадой.
— На колени, глупый мальчишка! Прямо сейчас! Ну же! Дурачина ты, дурачина. Заставить тебя, что ли, отсасывать, пока колени не отвалятся?
Брин задрожал от страха.