Мне разрешили поприсутствовать на ужине деток. Эля наяривала ложкой, как заведенная, и воспитательницы нахваливали ее на все лады, говоря, что "никогда еще она так хорошо не кушала, и мы уже хотели жаловаться Юле, а тут, посмотрите только, как хорошо она кушает, когда Юля рядом!" Я тоже похвалила ее, но, когда мне стало понятно, почему ребенок так отчаянно старается, грусть нахлынула новой волной.
После ужина пришло время прощаться. Эля посмотрела на меня открытым взглядом и спросила:
"Ты завтра придешь?" Нет, это просто пытка – требовать навещать ребенка перед судом. Слезы полились у меня сами по себе, я обняла ее, чтобы она их не увидела, и сказала тихонько:
"Элечка, я очень хочу завтра прийти к тебе. Но я должна спросить одну тетю. Если тетя разрешит, я приду к тебе завтра опять. А если нет…– я не смогу больше прийти. Но я всегда буду любить тебя. И мы с тобой будем присылать друг другу фотографии и видео. Хорошо?" Эля согласилась. Я отвела ее в группу, она обняла меня, помахала нам ручкой, и мы ушли.
Приехали во Владивосток. Зажав носы, прошмыгнули в свою нору, положили вещи на кровать, поскольку на пол их было не поставить. Пошли ужинать в облюбованную нами столовую в советском стиле "Копейка". Там были необходимый вайфай и недорогая вкусная еда. По возвращении в "гнездо" я принялась составлять план на завтра, подбирать фотографии со встреч с Элей на печать для суда. Алик зазывал спать, т.к. завтра день сложный, но у меня открылось второе дыхание. К тому же выяснилось, что кровать имеет посередине большую впадину до самого остова и спать придется "в яме". Да и вместо отсутствовавшего постельного белья в наличии имелось только сомнительной чистоты покрывало. К тому же я боялась, что если выключить свет, то мало смущенные нашим присутствием тараканы, бегающие в зоне видимости, наползут на кровать. Так я и проворочалась без сна до самого утра, в страхе и волнении перед "Судным Днем".
В этот день наш 14-месячный забег по тонкому льду должен был закончиться. Столько раз Мироздание уберегало нас на особо опасных участках, а 4 сентября 2015 года лед под нами треснул окончательно.
Но сначала было утро. Мы собрали всё необходимое и в путь. На улице верным стражем нас уже ждал наш таксист. Он цокал и качал головой: "Вчера с женой обсуждал, она тоже ужасно возмущена, как так можно, грозиться не отдать ребенка в семью по такой абсурдной причине!" Суд был назначен на 14 часов, и дел было невпроворот. В первую очередь поехали снова попытаться встать на миграционный учет. Там нам невероятно повезло: выручил оказавшийся совершенно случайно рядом Андрей, муж нашей подруги Наташи, у которых приемные двойняшки, и помог оформить всё на себя. После мы срочным делом организовали пересылку сканов кое-каких документов из Германии и Казахстана, которые вдруг оказались необходимы. Нашли пункт печати фотографии и оформили альбом для суда под названием "Будущая приемная семья Эли". Купили колонки и удлинитель, чтобы иметь техническую возможность включить на ноутбуке видеозаписи нашего общения с Элечкой как доказательство установленного контакта. Забрали из химчистки парадную одежду, которую, слава Богу, успели привести в порядок. Нашли кафе с вайфай, где, на ходу перекусывая, что-то доделывали.
Почти все круги мы наворачивали по центру города и во время этого мельтешения несколько раз пробегали у подземного перехода мимо юного паренька, выводящего на аккордеоне одну и ту же мелодию. Она брала за душу и была так созвучна с настроением – смесью надежды и тревоги. До сих пор при просмотре этого видео "парня с гармошкой" сердце откликается горечью.
Наконец все приготовления закончены, и мы в суде. Прошли контроль, потом спрятались в туалете, чтобы переодеться, и с накрахмаленными манжетами вышли навстречу другим участникам процесса. Через некоторое время всех пригласили в зал заседаний. Сделав глубокий вдох и выдох, мы вошли и заняли свои места.
"Так, всё, волнение в сторону, сейчас ты приемная мама, есть только ты и Эля, а однополые браки и что бы там еще ни было, тебя сейчас абсолютно не волнуют. Расслабься, улыбайся, у тебя красивая улыбка. Ты мама, и точка", – увещевала меня по-доброму сотрудница опеки.
"Да, я мама…", – согласилась я и действительно немного расслабилась. На удачу взялись с Аликом за руки, и началось…
"Всем встать, суд идет!". Вошла судья в черной мантии и с белым воротничком, на вид вполне себе человек. Прокурор уже была на месте – приятной наружности молодая девушка с неравнодушным взглядом: мы немного выдохнули. Заседание продолжалось примерно до 18 часов. И в целом оно шло в адекватном русле: нам задавали вопросы, я рассказывала, что уже много лет являюсь волонтером, говорила о проектах, о помощи детям в детских домах, о том, как мы узнали об Эле и почему не смогли пройти мимо. Рассказывала, что по призванию души я – мама и с каким удовольствием провожу время с детьми, о том, что мы много читаем, играем в настольные игры, путешествуем, делаем велосипедные семейные вылазки, ездим в бассейн, в горы, на море и что у нас много добрых семейных традиций. Говорила и о том, что Элечка очень хорошо впишется в нашу семью, что ее ждут мама, папа, братья и сестра, бабушка с дедушкой и что уже есть договоренности с немецкими клиниками о лечении и реабилитации.
А судья задавала вопросы и слушала. И ведь с живыми глазами слушала! А порою даже и с некоторой по-женски теплой улыбкой. Особенно во время показа альбомов, которые я веду на каждого моего ребенка, с записями о первом зубике и первых словах. А когда я показывала видео, где Элечка уморительно декларировала "Наша Таня громко плачет", что-то даже материнское промелькнуло в ее взгляде.
Почему, ну почему она все-таки пошла против сердца и совести? Ведь и заключение потом по нам она написала весьма положительное. И законодательство никак не мешало ей принять положительное решение! Приняли же такое решение 46 раз в прошлом году и 25 раз в этом году другие суды России. У нее на руках были ВСЕ необходимые бумаги, на которые она могла опереться в случае чего. Неужели степень каких-то рисков настолько перевешивала в ней человеческое?
После заслушивали отдельно Алика, сотрудницу дома ребенка, сотрудницу органов опеки, нашего адвоката. Все были однозначно за нас. Я старалась сосредоточиться только на "здесь и сейчас" – вот есть вопросы, и есть на них ответы: все идет хорошо. Потом я много бичевала себя за то, что слишком расслабилась, слишком мало говорила на тему "однополых браков", что они в данном случае не помеха усыновлению, и слишком сосредоточилась на роли мамы, когда стоило побыть и "юристом". Позволила этой теме идти на самотёк, понадеявшись, что в документах всё есть. Муж меня позже убеждал, что у судьи изначально была однозначная позиция, которую она озвучила еще на предварительном заседании. Но я не знаю. Могли ли мои пылкие речи на эту абсурдную в данном контексте "однополую тему" поколебать позицию судьи?
Под конец заседания предоставили заключительное слово прокурору. Молоденькая и хрупкая девушка, которая на предварительном заседании была против, сменила позицию. Она зачитала свое заключение, которым поясняла, что удочерение будет полностью соответствовать интересам ребенка и она просит удовлетворить заявление. Когда я это услышала, в ушах у меня и в голове потемнело – показалось, что сказка сбывается!
Всех попросили удалиться, судья же осталась совещаться. Хочется верить, что с совестью. Мы вышли в коридор, все в приподнятом настроении, почти что уже обнимали друг друга. Я начала обсуждать с врачом дома ребенка, какие медикаменты Эле стоит принимать дома дальше. И только прокурор сидела с красными глазами и напряженным лицом. И на мое искреннее "Спасибо!" тихонько ответила: "Но Вы ведь в курсе, что мнение прокурора судью ни к чему не обязывает, да?".
Я радостно закивала: "Да-да, конечно, но все равно это очень важно, что Вы выступили за нас". А сама уже почти верила!
Объявили об обратном возвращении в зал заседаний. Судья, не поднимая глаз, начала быстро тараторить:
ebooksa