Коридор уводил далеко влево и кончался темнотой. Справа была одна единственная дверь со стеклянным окошечком. Движимая любопытством, я подошла, чтобы заглянуть туда, и двери лифта у меня за спиной закрылись. Напрасно я пыталась отыскать способ вернуть их в прежнее положение: стена никак не реагировала на мое присутствие. Плюнув с горя, я заглянула в окошко.
Это был небольшой круглый зал, почти пустой. Там стоял пластиковый стол и такой же стул, а на столе большой монитор – похоже, его использовали для наблюдения.
Дверь была закрыта, но я выбила стекло, обмотав руку казенным халатом, и открыла замок изнутри. На меня вдруг нашло бесшабашное ощущение безнаказанности, уверенность, что со мной ничего не случится, а я всегда доверяю своим ощущениям – от них как-то больше толку, чем от моих мозгов, поэтому я вошла в эту комнатушку и включила монитор.
На экране появилось изображение маленькой операционной. На большом кресле, вроде тех, в которые дантисты усаживают свои жертвы, полулежала моя старая знакомая, а рядом, в другом таком же – одна из тех глупышек, что клюнула на удочку Красавца. Над ними колдовал человек в белом халате, но не тот, с помощью которого я обнаружила потайной лифт. Этот был небольшого роста, седой. Лицо его я не смогла рассмотреть, потому что он всё время был ко мне спиной.
Между креслами были натянуты разные провода, а этот человек что-то делал, склонившись над девушкой, потом, зажав что-то в пинцете, нагнулся над старухой. Обе его пациентки были, вероятно, под наркозом. Он провозился минут двадцать, потом сделал им обеим по уколу, – я чуть не подпрыгнула, увидев, что он взял перед этим ампулу из коробки с фирменным знаком "Фармы", только он не стал набирать жидкость сразу прямо из ампулы, а смешал ее с какой-то дрянью. Жаль, что я не могла прочитать название препарата.
Потом этот в белом халате куда-то вышел, а вместо него появились мелкоголовый и ещё один мужчина. Они взяли девушку под руки, подняли с кресла – та была без сознания – и утащили. Что же было потом со старухой я так и не узнала, потому что в дверь вдруг просунул голову уже знакомый мне красавчик.
– Ты что это тут делаешь, прелесть? – игриво осведомился он.
«Ишь ты, очаровашка…»
– Работаю, – нагло ответила я, сделав суровую мину, – и попрошу посторонних удалиться!
Вот тут я сделала промашку: любая нормальная баба, по идее, должна была отреагировать на появление эдакого шедевра совсем иначе, – ну, хотя бы просто поприветливее… Может, тогда бы он не заметил выбитого стекла.
Все произошло очень быстро: он вытащил оружие, а я успела схватить длинный и кривой, как ятаган кусок стекла. Выстрелил он или не успел – я не помню… Помню, как по его лицу заструилась кровь – она бежала так стремительно и её было так много… А у меня вдруг возникло ощущение, будто что-то подобное уже было. Он выронил свой пистолет, схватился за лицо и закричал, – без слов – как человек, падающий в пропасть… И кинулся к зеркалу. Это-то меня и спасло… Как бывает со мной в некоторых ситуациях, мой разум тотчас отключился, предоставив все инстинкту самосохранения: поэтому-то и лифт нашёлся, нашёлся и выход, и ключи от зажигания… Я даже сообразила помчаться не в город – вдруг они сообщат на дорожный пост ?– а совсем в другую сторону, и окольными путями, несколько раз перебираясь с одной автострады на другую, вернулась в заброшенный дом.
***
Вернувшись, я застала в наших развалинах странное действо.
Перед низеньким столиком на корточках сидел старый азиат с косичкой. На столике стояла плошка, наполненная тёмной жидкостью, от неё поднимался густой, невообразимо вонючий дым. Бормоча нараспев какую-то тарабарщину, азиат макал в плошку пучок длинных перьев и щедро разбрызгивал эту гадость во все стороны, – мне тоже досталось… Временами он вставал и принимался раскоряку прыгать по комнате, не забывая при этом бормотать и кропить своей дрянью все подряд. Словом, развлекался от всей души…
И это было бы забавно, если бы посередине комнаты, где проходило представление, не лежал Джем – бледный как мел, весь испещрённый чёрными пятнами.
В углу сидел Очкарик, серьезный и сосредоточенный, а рядом с ним – незнакомый мне человек, маленький – почти карлик.
Когда почтенному гостю поднадоело прыгать – пот тёк с него градом! – он намазал грудь больного густой синей кашицей и поджёг. В наступающих сумерках заплясало маленькое голубое пламя, постепенно оно меняло свой цвет и, когда огненные языки стали багровыми, китаец поднес к огню что-то, болтавшееся на шнурке.
Это была давешняя фигурка. Она заверещала и стала уменьшаться, а он опускал её всё ниже. Когда фигурка почернела, он положил её на горящую грудь больного, пламя полыхнуло ослепительно белым и фигурка исчезла. Азиат, приговаривая, закружился вокруг больного, и стал размахивать руками, будто маня его к себе в объятья, и мы увидели как тело Джема медленно поднимается вверх.
По-моему, у Очкарика в этот момент не то что глаза – очки сами на лоб полезли, а я так и не очень даже впечатлилась.
Когда тело больного зависло в воздухе, старик провёл над ним руками и тлеющее на груди пламя вдруг разом охватило его всего – и погасло. Лекарь опустил его на пол – не очень-то бережно, пациент при этом как следует стукнулся головой об пол, но, может, оно так и полагалось? – и накрыл с головой простыней, словно покойника, а потом потребовал, чтобы мы покинули сцену.
ebooksa