На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет! Я всего ждала от графа Сиракузского, но только не этого! Осмелиться публично требовать от короля отреченья от престола!.. В такую минуту!

Действительно, то, что она держала в руках, было открытое письмо дяди короля, в котором тот заклинал его для прекращения междоусобной войны отказаться от престола. Письмо это, перепечатанное всеми газетами, произвело повсюду, и в Италии, и в Европе, очень сильное впечатленье.

Буонфантино прежде всего выразил на своем лице то же, что выражалось на лице королевы-матери, то есть негодованье, переходящее в ужас. Но через несколько минут оно приняло лукаво-многозначительное выражение.

— Ваше величество, — сказал он вкрадчиво, — вы слишком великодушны и доверчивы. Люди гораздо злее и коварнее, чем вы думаете.

Хитрый монах бросил последнюю фразу, как рыболов, закидывающий удочку, чтобы поймать свою добычу. Но он постарался придать ей характер общей сентенции, с целью иметь возможность всегда увернуться.

Но на этот раз рыбка схватила крючок налету, и ловкому рыболову оставалось только тащить ее потихоньку к желанному берегу.

— О, да, отец, — сказала королева-мать. — Люди гораздо коварнее, чем я думала, и в особенности в Неаполе.

— Ваш проницательный ум поправляет ошибки вашего сердца, — сказал монах.

Затем как бы про себя он прошептал:

— Бог дал людям сердце, чтобы любить своих ближних, и разум, чтобы предохранять их от греховного увлечения всякими привязанностями, дружескими, товарищескими и… родственными.

Произнося последнее слово, Буонфантино устремил на королеву свои ястребиные глаза, чтобы отгадать, не дернул ли удочку слишком сильно. Но королева закусила нижнюю губу, что выражало у нее гнев, а не досаду, потому что досада выражалась у нее нервным подергиваньем углов рта — это твердо изучил монах — и потому он смелее продолжал:

— Вражда брата всего опаснее для благородного сердца, потому что до последней минуты оно не верит ей. Между тем святая Церковь учит нас, что первым преступленьем на земле было братоубийство. А горький опыт показывает, что история Каина и Авеля повторяется и доныне…

— Отец! — вскричала королева, и глаза ее сверкнули гневом. — Вы знаете, что я не люблю загадок. Вы что-нибудь открыли? Так отчего же вы не сообщаете мне?

— Ваше величество, я ничего не открыл! Если бы я открыл, то разве не поспешил бы рассказать вам всё? Это только мои подозрения. А смею ли я оскорблять, быть может, несправедливым предположением особ, стоящих столь близко к престолу?

— Говорите всё смело, — сказала королева. — Я знаю вашу преданность нашему дому и святой церкви.

— Государыня, — начал Буонфантино, — вот что мне известно: генерал Нунцианте[335] имел тайное свидание с маркизом Боргодонато, агентом Кавура, после чего вернулся домой и написал несколько писем. Одно из них нам удалось перехватить. Оно адресовано к какому-то виноторговцу в Турине.

— Виноторговцу в Турине?

— Да, известная уловка. Письмо к какому-нибудь пьемонтскому советнику или министру было бы перехвачено на почте. Поэтому в подобных случаях всегда адресуют таким образом. Что может быть общего у генерала Нунцианте с виноторговцем Бенедето Бенедетти, которому было писано это письмо?

— Но что же было в этом письме, говорите ради Бога, скорее.

— Ничего особенного. Так что, если бы мы не знали, кем оно писано, то наверное пропустили бы его. Генерал благодарит синьора Бенедето Бенедетти за обещание прислать несколько ящиков вина, но просит сделать это немедленно, потому что в противном случае он должен будете купить себе сицилианского вина, которое хотя и ниже качеством, но гораздо дешевле и, главное, большой транспорт его везется уже с юга. Затем он прибавляет, что так как снаряжение всего транспорта вина потребовало бы много времени, то сицилианский транспорт, заказанный многими неаполитанскими виноторговцами, прибудет, вероятно, раньше. Поэтому он советует синьору Бенедетти отправить немедленно несколько ящиков своего вина вперед. Он не сомневается, что оно так понравится всем, что никто не захочет покупать сицилианского вина, не исключая даже и известного ему одного сиракузского гражданина.