Однако Кавур и все его агенты ошиблись, оценивая значение победы и взятия Палермо. Добычу делить было еще чересчур рано. Речь была покуда не за дипломатами, а за пушками и ружьями.
На острове оставалось еще более тридцати тысяч королевского войска. Все крепости и многочисленный флот находились в их распоряжении. Против таких сил нельзя сражаться при посредстве дипломатических перьев.
После взятия Палермо, действительной столицей неаполитанских владений в Сицилии сделалась Мессина, второй по величине город на острове. Генерал Клари[321], комендант города, сумел внушить к себе доверие солдат, так что он один удержался на острове до самого конца кампании.
И вот из Мессины двинулся пятитысячный корпус, состоявший из пехоты, кавалерии и артиллерии, под командой полковника Боско[322]. Целью его действий были не главные силы Гарибальди, сосредоточенные у Палермо, а его резерв, только что приведенный полковником Медичи из северной Италии. Расчет Боско был сделан совершенно верно. Проект всеобщего вооружения, замышляемый Криспи, совсем не удался. Гарибальди приходилось поэтому рассчитывать исключительно на волонтеров. Но сицилианские волонтеры, годные для партизанской, горной войны, при других условиях похода далеко уступали северным итальянцам, значительная часть которых уже делала несколько походов с Гарибальди. Поэтому поражение Медичи, который привел с собой лучшие силы Италии, было бы для Гарибальди весьма тяжелым ударом, парализовавшим его силы в самом корне.
А между тем поражение и даже уничтожение этого корпуса, вдвое слабейшего, чем корпус роялистов, было весьма возможно. Медичи высадился около Милаццо[323], в нескольких милях от Мессины и в значительном расстоянии от Палермо. Таким образом, Боско, опиравшийся вдобавок на городские укрепления, мог всегда получить через несколько часов свежие подкрепления из Мессины, тогда как Медичи был предоставлен собственным силам.
Гарибальди всё это отлично понял, как только получили от Медичи известие о движении на него неаполитанского корпуса. Тотчас же он собрал небольшой отряд альпийских стрелков и двинулся с ними к Милаццо. Оставив отряд свой за собою, Гарибальди, по обыкновению, поскакал со своим штабом впереди и прибыл на место битвы в ту самую минуту, когда под напором превосходивших его неприятельских сил левое крыло Медичи начинало уже подаваться и когда ему угрожало очутиться отброшенным к морю.
Быстрым взглядом полководца Гарибальди окинул позицию и понял, как этой частной неудачей можно воспользоваться, чтобы окончательно уничтожить врага. Послав на правый фланг Медичи с приказанием держаться как можно упорнее, он лично помчался на левый фланг, где новобранцы Маленкини[324] в беспорядке отступали перед атакой неаполитанской кавалерии. Решившись во что бы то ни стало остановить натиск врагов, Гарибальди один, с небольшой кучкой офицеров своего штаба, бросился в самую середину неаполитанского эскадрона в узкой улице деревни. Начался рукопашный, ожесточенный бой. Гарибальди чуть не попался в плен и спасся благодаря только храбрости капитана Миссори[325].
Мы рассказали этот маленький эпизод для того, чтобы показать, как действовал Гарибальди в бою и как мало он щадил самого себя.
Атака неаполитанцев была остановлена. Тем временем Маленкини собрал своих молодых солдат, которые, будучи пристыжены геройством своего вождя, бросились вперед как львы и прогнали бурбонов из деревни. Приказав Маленкини удержаться здесь непременно, Гарибальди поскакал к правому флангу, от которого зависел успех битвы.
Увлеченный своим планом отбросить гарибальдийцев к морю, Боско двинул все свои резервы к левому флангу, чтобы сломить его окончательно. Но в это самое время Гарибальди был уже на правом фланге и, собрав своих старых, испытанных соратников, повел их в атаку с такой стремительностью, что ослабленные линии неаполитанцев, лишенные своих резервов, в беспорядке бросились бежать, распространяя повсюду в своих единомышленниках смятение и ужас.
Боско не смел больше думать о наступлении. Запертый на полуострове, где находился город Милаццо, он не мог ни отступить, ни двинуться вперед, не дав новой битвы. Но на последнее ни он, ни его войска не были способны. Он уже знал, что имеет дело с самим Гарибальди.
Через два дня Боско сдался на капитуляцию.
Битва при Милаццо была последним решительным сражением между гарибальдийцами и королевскими войсками в Сицилии. После этого бурбонское правительство, по-видимому, решилось пожертвовать островом, с тем, чтобы сохранить свои владения хотя бы на твердой земле.
Чтобы понять причину подобного малодушия, нужно сказать несколько слов о положении дел в Неаполе.
Встревоженный получаемыми одно за другим известиями о высадке Гарибальди в Марсале, о его постоянных успехах, о поражении своих войск при Калатафими и, наконец, о взятии Палермо, Франческо II разослал своих послов ко всем дворам. «Если первый „флибустьер“, — говорил король, — отнимает у меня одну за другою мои провинции, то не должно ли это навести на грустные размышления все правительства?.. И не должны ли они в виду собственных интересов помочь мне в борьбе против этого разбойника?»
Но в ответ на это обращение иные только выражали сожаление королю, другие давали ему одни прекрасные советы.
Наполеон III, к которому, между прочим, был послан синьор де Мартино[326], выказал большое участие к судьбе молодого короля. Это и неудивительно: он охотнее, чем кто-либо, вмешался бы в дела Италии, хотя оставалось под большим сомнением, сделал ли бы он это в интересах Франческо II или своих собственных. Посторонний наблюдатель сказал бы, пожалуй, что по отношению к неаполитанскому королю французский император играл роль кошки, забавляющейся мышонком, прежде чем перекусить ему горло.
Наполеон III, в качестве покровителя европейской свободы, разумеется, посоветовал юному королю дать своему народу известные льготы и притом как можно скорее. Что же касается материальной помощи против «флибустьера», то он уклонился от этого так же точно, как и другие; впрочем, он все-таки подавал ему некоторую надежду.
Восемнадцатого июня де Мартино вернулся в Неаполь с этими советами и обещаниями, пересыпанными многоточиями.
Через несколько дней на всех перекрестках Неаполя виднелся королевский манифест, в котором было объявлено народу о свободе прессы, о даровании ему разных льгот, о выборной палате и об ответственных министрах.
ebooksa