На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава XVII. Последнее усилие

В ночь с 31 августа на 1 сентября на берегу Вольтурно сидело вокруг аванпостного костра несколько молодых людей. В числе их были двое наших старых знакомых: Роберт и его неразлучный Валентин, которых мы потеряли было из виду в водовороте событий. Кругом виднелось несколько таких же огней, слышался гул разговоров и ржание коней. По ту сторону реки мерцали аванпостные огни роялистов.

На Казертской башне пробило два часа и протяжные, серебристые звуки колокола еще дрожали в воздухе.

Послушаем же разговоры, которые ведутся в эту минуту вокруг нашего костра.

«— Они ворвались к нам в дом, — говорил смуглый молодой человек лет двадцати пяти, очевидно продолжая свой рассказ. — Меня не было дома. Но жена с грудным ребенком и старик-отец были дома. Они схватили отца, вытащили на двор и там этот черный хищник дон Пьетро, наш приходский священник, крикнул ему:

— Где твой сын? Где безбожник, который хочет пожечь все статуи Мадонны и Спасителя и заставить нас молиться генуэзскому истукану[354]?

Отец знал, что я ушел в соседнюю деревню к Гаэтано Грасси, где собралось несколько человек, чтобы посоветоваться о том, откуда нам достать оружия, чтобы явиться к Гарибальди не с пустыми руками. Но он не хотел ничего сказать. Тогда они повалили старика на землю и стали его бить; когда же и это не помогло, один из этих жестоких людей взял топор…»

Тут голос рассказчика прервался, потому что слезы душили его.

«— А другой привязал руку несчастного старика к бревну.

Священник опять крикнул:

— Говори, старый пес, не то тут тебе и смерть.

Отец покачал головой. Тогда… тогда… они топором отрубили ему руку… потом — другую!»

Несчастный не мог продолжать, потому что слезы хлынули у него из глаз.

«— Жена выбежала из комнаты, держа на руках сына, и, увидав, что делается, начала кричать и бранить людей, убивших старика.

Тогда несколько человек бросились на нее, вырвали ребенка, и Бернард Буцци, бывший бандит и конокрад, схватил его за ножку и ударил головой о камень, приговаривая:

— Нужно извести с корнем всё их проклятое племя!

Потом, по приказанию дона Пьетро, раздели донага и мать ребенка, привязали ее к столбу и начали бить палками, а старику разрубили топором голову!»

Он замолчал и, закрыв лицо руками, стиснул голову между колен.

Это был один из немногих либералов, спасшихся от страшного побоища, совершенного реакционным населением Авеллино и Ариано[355], подстрекаемым своим епископом.

Рассказ бедного Петручелли — так звали молодого человека — произвел на всех самое тягостное впечатление. Долго никто не находил, что сказать.