На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Точно знакомый… и точно незнакомый…

— Черт возьми! Мне тоже сдается, что я тебя где-то видел… Только не припомню… — отвечал Роберт, тоже улыбаясь. — Ты похож на гарибальдийца.

— Да я и взаправду гарибальдиец. А вы тоже?..

— Да, я тоже был в армии Гарибальди.

— У Медичи[181]?

— Нет, у Биксио[182].

— Всё равно. А, теперь вспомнил! Вы тот самый живописец, что рисовал портреты друзей, пока варилась похлебка?

— Именно!

— Видите, какая у меня хорошая память.

— Да, хорошая!

— А меня не узнаете? Наверное видали, и Бог знает, сколько раз.

— Очень может быть; но что будешь делать? Столько видишь новых лиц, что ничего нет легче запутаться.

— Скажите, пожалуйста, не знавали ли вы в прошлом году некоего Федерико ***? Того, что всегда был вместе с бедным Юлианом[183] ***, умершим в Брешии после дела Трепонти[184]?

— Еще бы не знать! Да он мне первый друг!

— Ну, так я был ординарцем у сеньора Федерико.

— Ах, corpo di Bacco[185]! Теперь припомнил!

С этими словами Роберт схватил крестьянина за голову и, снова пристально посмотрев на него, воскликнул:

— Он самый! Вот штука! Ну, никак уж не думал, что встречу сегодня нашего Валентина[186].

— Да и я не ожидал вас встретить.

— К черту «вы»! Товарищи мы или нет?