На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

Но Эмилия не убила его, не произнеся этого слова. Опустив глаза, она молчала и не вырывала своей руки из горячих рук молодого человека.

Через несколько часов Бернардо был перенесен к себе домой, больной, но торжествующий. Сердце Эмилии уже принадлежало ему. Месяц спустя, Бернардо уже настолько оправился, что мог выходить из комнаты. Первым делом его было отправиться с визитом к графу ***, под предлогом выражения благодарности за заботы о нем после катастрофы.

Этим началось их правильное знакомство. Бернардо так умел очаровать старика, что тот не мог удержаться, чтоб не пригласить его бывать у них иногда запросто. Люди никого так не любят, как тех, кому они сделали добро, сказал один философ. Вероятно, этому-то обстоятельству и был обязан в значительной степени Бернардо своим успехом у нелюдимого и ревнивого графа ***.

Что произошло дальше — рассказывать нечего. Могла ли Эмилия не предпочесть красивого, блестящего молодого человека своему старому, скучному мужу?

Они были счастливы, но счастье их продолжалось недолго. Через два месяца деспотическая воля Наполеона двинула одну половину Европы на другую. Бернардо должен был покинуть свою возлюбленную на другой день после того, как она, припав к нему на грудь, вся зардевшись румянцем стыдливости, сказала ему, что почувствовала себя матерью…

Вслед за молодым офицером уехал вскоре и граф, служивший в дипломатическом корпусе и отправлявшийся в качестве чуть заметной искорки в блестящем хвосте человека, который, подобно грозной комете, целую четверть века закрывал собою горизонт вселенной.

Через несколько месяцев Эмилия, под предлогом поездки на воды, скрылась в одном из загородных домиков, где вскоре и увидала свет прелестная девочка, отданная тотчас же на воспитание в одно крестьянское семейство. Молодая мать сама аккуратно выплачивала щедрое вознаграждение за содержание ребенка. Но вот кончилась убийственная кампания двенадцатого года. Граф неожиданно вернулся и, дав жене всего несколько часов на сборы в дорогу, увез ее сперва в Париж, потом в Вену, где, по окончании войны при помощи мечей и штыков, началась иная война, — война дипломатических хитростей, интриг и искательств. Граф хотел завести свой великосветский салон, совершенно справедливо рассчитывая, что красивая и изящная жена может значительно помочь его служебной карьере.

Графиня совершенно потеряла из виду свою дочь. Когда через пять лет она вернулась снова в Милан и начала наводить справки, то, к ужасу своему, узнала, что крестьяне, которым была отдана девочка, привыкнув жить не по средствам, пока она им платила, разорились тотчас, как только она перестала привозить им обычную плату за содержание ребенка. Они принуждены были продать для уплаты долгов всё свое имущество, так как ожидаемые деньги всё не приходили, и переселиться в город. Девочку же взяла какая-то нищая пьяница, пользовавшаяся весьма дурной репутацией. Ребенок был ей нужен для того, чтобы легче обирать сердобольных людей.

Затем всякие следы девочки совершенно исчезли.

Вот о чем думала графиня Эмилия, слушая рассказ Далии о капитане Бернардо. Несколько раз на глазах ее навертывались слезы и она восклицала: «бедный, бедный!»

— Да, ужасные были эти времена, — сказала она в заключение. — Сколько крови, сколько жертв! А из-за чего? Теперь, по крайней мере, если приносятся жертвы, то это делается для блага отечества… Если не мы, то дети наши будут наслаждаться плодами наших усилий. Ах, кстати! Надеюсь, что теперь ты не откажешься, наконец, рассказать мне, что нового пишет тебе твой художник.

— О, еще бы! — поспешила воскликнуть Далия и, развернув письмо, принялась громко читать его.

В начале письма Роберт, попросив снова прощения в том, что уехал без ее ведома (в чем был давно уже прощен), рассказывал всё по порядку, начиная с отплытия отряда и до высадки в Марсале.

— Ну, это мы уже знаем, — сказала графиня. — Читай дальше, моя милая.

Далия продолжала читать:

«Двенадцатого мы с сотней пичиоти[277] (так зовут здесь сицилийских волонтеров) часа в четыре пополудни выступили из Марсалы и направились к Салеми[278]. Не доходя несколько миль до города, Гарибальди приказал сделать привал. Да и пора было! Сил наших не хватало больше. От голода мы чуть не валились на землю. Представь себе, Далия, мы почти сутки ничего не ели».

— Бедняжка! — воскликнула Далия.

— Бедняжка! — повторила графиня. — В такие годы и при такой усталости, воображаю, как они, должно быть, проголодались. А у твоего Роберта аппетит, вероятно, волчий?

Далия, улыбаясь, кивнула утвердительно головой.

— Точь-в-точь, как мой Эрнест! Да, точь-в-точь, как мой Эрнест! — говорила себе графиня. — Но читай дальше, милая.