На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Всё одно жеманство! Не обращайте, пожалуйста, на нее внимания! — ехидно шептала хозяйка.

Графиня строго взглянула на нее и, обратившись к одной из швеек, лицо которой показалось ей добрее, чем у других, попросила ее рассказать ей, в чем дело. Та, запинаясь и путаясь, начала бессвязный рассказ, из которого можно было только разобрать: «Гарибальди»… «письмо»… «новости»… «не хочет».

Графиня поняла, что дело идет о каком-то, очевидно, полученном девушкою письме, где должны быть новости о Гарибальди. А так как она была не только страстной поклонницей вождя итальянского народа, но и имела в рядах его воинов родного племянника, то, разумеется, она сама очень заинтересовалась этим письмом и девушкой.

— Не можете ли вы отпустить ко мне наверх эту девушку? — сказала графиня хозяйке. — Я дала бы ей цветы для моих чепцов.

Хозяйке, разумеется, ничего более не оставалось, как только почтительно поклониться.

Графиня подошла к девушке и, нежно взяв ее за руку, увела к себе.

Войдя в свой кабинет, она сказала:

— Подожди меня здесь, я только переоденусь и сейчас приду.

Действительно, через несколько времени графиня вернулась в домашнем костюме и, усадив подле себя девушку, спросила:

— А как тебя зовут, милая?

— Далия, — отвечала девушка.

— Какое славное имя. Расскажи же мне, милая Далия, из-за какого это письма у вас там, в мастерской, сыр-бор загорелся.

Далия покраснела и потупилась.

— А, понимаю, понимаю, — ласково сказала графиня. — Что же тут дурного? Ты любишь гарибальдийца, и письмо это от него?

Девушка, ободренная развязностью и простотой графини, утвердительно кивнула головой.

— Это, стало быть, твой жених? А кто он по профессии?

— Живописец.

— Живописец? Отлично, отлично. Он, значит, не первый встречный. Ну, а твои родители согласны?

— Мои родители давно умерли.

— Но ведь есть же у тебя кто-нибудь из родных?