Азовский гамбит,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Тогда не взыщи, — взялся за фигуру дьяк.

Последовали еще два хода, и когда наставник царевича мысленно уже праздновал победу, я нанес давно планируемый удар.

— Шах и мат, — передвинул я ферзя.

— Как это? — разинул рот Анцыферов.

— Сколь раз тебе говорил, — пожал плечами я в ответ. — Считай ходы! А называется это гамбит. Ладно, хватит на сегодня. Завтра и послезавтра мне не до игры будет, а на третий день приходи опять. И это, приглядывай за моими…

— Все исполню, царь батюшка! — принялся собирать шахматы дьяк, одновременно кланяясь, и напряженно размышляя, как же он так опростоволосился.

Я давно понял, что наметив верную комбинацию, Первушка забывает обо всем и перестает следить за доской и в очередной раз обыграл его. Только сегодня это почему-то не доставило мне удовольствия.

Придумавшие шахматы древние индийцы, говорили, что эта игра помогает тренировать разум полководца. Что ж, посмотрим какой игрок молодой и по слухам мечтающий о славе самого Сулеймана Великолепного султан Осман?

Много воды унесла Двина в воды студеного моря, с той поры как у Михайло-Архангельского монастыря впервые появились иноземные купцы. Сначала просто торговали с кораблей, потом появились постоянные торговые фактории. Русские тоже не сидели, сложа руки, и вокруг обители выросли стены острога, потом появился посад, а лет восемь назад поселение объявили городом, который так и нарекли — Архангельском.

Несмотря на то, что земли на Севере для хлебопашества нехороши, жили местные обыватели по большей части справно, можно даже сказать зажиточно, ибо кормило их море. Хлебушка, конечно, волнами не выкинет, но вот рыбки всяко-разной вдоволь. Не голодали, одним словом.

Оно, конечно, зима в здешних краях долгая, а лето всего ничего, а все же, в отличие от Балтики, вокруг нет такого количества жадных соседей, так и норовящих перекрыть дорогу негоциантам. А потому торговля, а вместе с ней и сам город все ширились и ширились. А потому и место здешнего воеводы считалось весьма хлебным.

Минувшим летом «на кормление» сюда был поставлен боярин Никита Вельяминов. Сказывали, прежде он был у государя в чести, а потом незнамо за что попал в опалу. Так это или нет, никто доподлинно не ведал, а спрашивать не решались, ибо характером воевода был крут. Впрочем, обиды от него никакой местному люду не было. Поминки по чину своему принимал, не без этого, однако же, лишнего не требовал. Судил же, коли такая нужда случалась, по справедливости.

Вместе с новым воеводой приехала и его семья. Жена Марья урожденная Долгорукова, да сестра Алена — вдова князя Щербатова, погибшего от рук воровских казаков. Были и дети, у самого Никиты дочь — Настенька, да у Алены сынишка Иван, приходившийся боярину, соответственно, племянником.

Зима выдалась в тот год снежная да морозная, иной раз такая вьюга, что по неделе из дома носа не высунешь, а потом смотришь, и ветер стих, и солнышко пригрело, отчего на улице хорошо, да и на сердце благодать! Одно не хорошо, ночь рано наступает. Вроде и времени на иноземных часах, стоящих у воеводы в горнице, именуемой по-новомодному кабинетом, а за окном хоть глаз выколи!

— Все ли благополучно, братец? — встретила вернувшегося домой воеводу Алена.

— Слава богу, все благополучно, — весело отозвался тот, кидая на руки холопов заиндевевшую на морозе шубу.

— А что за шум был?

— Пустое, — отмахнулся боярин. — Голландские моряки с флейта «Святое пророчество» от безделья пошли в кабак и там упились до изумления, после чего стали местных задирать. Ну, те им и дали…

— Смертоубийства хоть не было?

— Не, не попустил господь. То есть, не успели. Прибежали стрельцы да всыпали и тем и другим, после чего всех в острог и отправили.