Но он тоже сажал людей в клетки. Я никогда не забуду, как он отправил людей в герцогство Смерти так, словно вернул производителю некачественный товар. Это его земли – его мир, – и он такой же соучастник произошедшего, как и все остальные.
Мне больше не удается очеловечивать Колонистов. Уже нет.
– Иногда мне кажется, что мы изгнали всю красоту из этого мира, – печально произносит он.
– Что вы имеете в виду?
Привычная уверенность исчезает из его голоса:
– Понимаю, что должен был это сделать, но, когда корабль брата заслонил солнце, я мог думать только о том, сколько тьмы он принес на мои земли.
Я слушаю перезвон колокольчиков, гадая, безопасно ли для меня будет сказать вообще что-либо в ответ:
– Если вам не нравится тьма, то только вы в силах изменить это.
Келан внимательно смотрит на меня, и в его серебристых глазах сияют огоньки:
– А вдруг тьма – это мы сами.
Я смотрю на него в ответ, и чувство предательства сменяется чем-то более легким. Чем-то, что слишком напоминает принятие желаемого за действительное.
«Слишком поздно, – вопит мой разум. – Ты знаешь, что должна сделать».
Но слова все равно слетают с моих губ:
– Даже в самую темную ночь можно отыскать звезду, которая осветит путь.
– Верно. Я верю, что так и есть, – погружаясь в свои мысли, говорит он.
– Что они сделают с людьми? – тихо спрашиваю я.
Келан поднимает голову к дереву, словно выискивает среди листочков свое желание.
– Лисандру поручили найти способ отделить человеческое сознание от Бесконечности. И люди будут находиться в его герцогстве, пока он не отыщет решение.
– Значит, они станут подопытными? – Мое любопытство становится больше похожим на обвинение.
Келан застывает: