Короче говоря, довольно трудно решить, являются ли младенцы тридцати дней от роду сознательными или нет, и неудивительно, что мнения разделились: некоторые думают, что такие дети осознают реальность, другие – сомневаются. В 2010 году я обсуждал этот вопрос с далай-ламой в Бразилии и получил от него тот же ответ, что и от коллег по нейробиологии: «Все зависит от того, что для вас есть сознание». В том-то и проблема! Какие умственные способности доказывают наличие сознания? Дебби различала человеческую речь, однако это явилось недостаточным доказательством, по крайней мере для меня, чтобы сделать вывод: она в сознании и способна воспринимать реальность.
Не все согласны с подобной логикой. Задайте этот вопрос своим друзьям, и вы наверняка обнаружите среди них того, кто уверен: ребенок тридцати дней от роду осознает реальность. Может, и вы так думаете? А потом спросите тех же людей: «Что вы скажете о нерожденном ребенке? О плоде в материнской утробе? Осознает ли он реальность?» Даже те, кто с уверенностью признавал наличие «сознания» у месячного младенца, усомнятся. Давайте отступим еще немного в прошлое. Как насчет зиготы – одноклеточного организма, образованного из спермы и яйцеклетки, из которого спустя девять месяцев формируется ребенок? Правильно ли утверждать, что зигота обладает сознанием? Осознает реальность? Большинство опрошенных согласятся, что это не так, отчасти потому, что у зиготы нет способностей, которые есть у младенца; к тому же довольно маловероятно, чтобы одноклеточное существо имело сознание.
И здесь мы подходим к интересному вопросу. В какой именно момент на траектории развития от зиготы до плода, от новорожденного до двухлетнего малыша и до взрослого, возникает сознание? Неважно, считаете ли вы, что младенец или даже плод в утробе осознает реальность. Вы ведь при этом не станете отрицать, что одноклеточная зигота не обладает сознанием, а взрослый человек – да? Когда же именно начинается осознавание реальности? Рождение – вполне очевидный и драматический момент в существовании индивида, однако представляется маловероятным, что ребенок, едва покинувший утробу матери, лучше осознает реальность, нежели девятимесячный плод, который вот-вот появится на свет.
Мы не знаем, в какой конкретно момент развития организм – в нашем случае человек – обретает сознание, начинает осознавать реальность. Довольно легко решить, что десятилетний ребенок обладает сознанием, а зигота – нет. Но что же происходит между этими точками во времени и развитии? Младенец в месяц уже демонстрирует некоторые способности к обладанию сознанием. Тем не менее многие ключевые элементы у него отсутствуют. Именно в таком положении мы и оказались после сканирования Дебби и Кейт. У пациенток, которых мы исследовали на томографе, присутствовали определенные функции нормального сознания: Дебби воспринимала речь на слух, а Кейт видела и воспринимала лица. Однако этих данных было недостаточно, чтобы сделать вывод: пациентки находятся в сознании, то есть осознают реальность. Такой результат нас, мягко говоря, разочаровал.
Мы все так или иначе находимся под влиянием рассуждений на тему: когда именно человек обретает сознание. Вспомним хотя бы вопросы, которые часто поднимаются в связи с абортами и правом на жизнь. Мы все когда-то были зародышами, подчинялись законодательным причудам, которые куда легче развеять политическим лоббистам и религиозным фанатикам, чем ученым, обладающим научными доказательствами.
Если вы думаете, что жизнь начинается в момент зачатия и/или верите в святость человеческой жизни, то для вас вопрос, когда возникает сознание, вероятно, неактуален. Все прочие, дискутируя об абортах, говорят о том, что плод на определенной стадии развития может обладать сознанием и, следовательно, в некотором смысле «знать» свою судьбу. С данным утверждением связана еще одна проблема: если плод сознателен, то он способен «чувствовать» боль. Чувство боли – это опыт; не физическое свойство внешнего мира, такое как температура, а личный опыт, который каждый из нас обретает в ответ на общий раздражитель.
Если вы уколитесь о шип или положите руку на горячую плиту, то ваше ощущение боли будет отличаться от моего. Оно будет зависеть от вашего предыдущего опыта болезненных ощущений, от вашего состояния в данный момент и от внутренней химической структуры вашего тела и мозга. Боль – осознанный опыт, и чтобы испытать ее, мы должны находиться в сознании, осознавать реальность. Если бы это было не так, то обезболивающие препараты, например «Пропофол», не помогали бы человеку выдерживать боль при хирургических операциях. Триггер (в данном случае нож хирурга) за века не изменился, сознательный опыт, к счастью, стал другим.
Мы знаем, что мозг плода начинает развиваться только через три-четыре недели после зачатия, поэтому основные структурные элементы восприятия боли, каркас сознания, до тех пор не существуют. Главные отделы мозга взрослого человека формируются через четыре-восемь недель после начала беременности, но только приблизительно на девятой неделе кора головного мозга делится на два полушария. В двенадцать недель между различными частями мозга возникают элементарные нейронные связи, однако их пока недостаточно для создания и регулирования сознательного опыта.
Как утверждает Даниэль Бор в своей замечательной книге «The Ravenous Brain», изданной в 2012 году, области мозга, которые должны быть неповрежденными, способными функционировать и общаться друг с другом для осознания реальности, не формируются до примерно двадцати девяти недель беременности, а эффективно взаимодействовать между собой начинают спустя еще месяц. Если исходить из доступных нам знаний, то маловероятно, что сознание в любой форме, включая способность испытывать боль, появляется до тридцати недель с момента зачатия.
Противники абортов отмечают, что плод уже в возрасте шестнадцати недель реагирует на низкочастотные звуки и свет. Действительно, к девятнадцати неделям плод вздрагивает или отдергивает конечности в ответ на болезненный стимул. Это весьма явные признаки, и понятно, почему они часто воспринимаются как доказательство формирующегося сознания. Однако, как пишет в своей книге Даниэль Бор, данные реакции генерируются самыми базовыми частями мозга, не связанными с процессом осознавания, и потому никоим образом не доказывают, что плод осознает реальность. Мы наблюдаем ранние рефлексы, которые, вероятно, полностью контролируются стволом головного мозга и спинным мозгом. Последователи религий скажут – и в некоторой степени их мнение оправданно, – что научная точка зрения, высказанная выше, до сих пор не объясняет, что́ делает сознание реальностью. Будто кто-то вдруг поворачивает загадочный выключатель – и сознание возникает. Именно потому, что мы не в полной мере понимаем, как и когда поворачивается этот переключатель, некоторые ищут объяснения в Божьей воле и «высшем замысле».
Как ученый, который посвятил большую часть своей жизни исследованию вопроса: сохраняется ли сознание в людях, оказавшихся в экстремальном состоянии, я считаю такие аргументы совершенно фальшивыми. Да, мы не знаем, что именно «включает» в человеке сознание, но это вовсе не значит, что процесс никогда не будет объяснен с научной точки зрения. И я не сомневаюсь: уже в ближайшем будущем мы получим на этот вопрос понятный и подробный ответ, точно так же, как в последние годы многие другие великие тайны Вселенной были объяснены с помощью законов физики. Мы, ученые, собираем данные, формулируем гипотезы и проверяем их. Иногда мы успешно решаем задачу и объясняем что-то новое, а иногда – нет. То, что проблема не разрешена сегодня, не означает, что она неразрешима в принципе. Обращаться к метафизическим объяснениям только потому, что мы пока не нашли убедительных ответов на многие вопросы, антинаучно, нелогично и, на мой взгляд, иррационально. В любом случае, даже если мы не найдем ответа ни на один научный вопрос, не упадем же мы в пропасть с края плоской земли!
Пока мы в Кембридже бились над вопросом, в сознании ли Дебби, и пытались выяснить, когда человека можно считать обретшим сознание, на другом берегу Атлантики едва не разразилась научная война: стороны вступили в полемику о том, когда сознание уходит. О серой зоне заговорили в программах вечерних новостей в США, дискуссия быстро распространилась и по Европе. Зародился «идеальный шторм»: одновременно появились подходящий пациент, подходящая семья, соответствующее расхождение мнений и общественный интерес к проблеме, которая прежде не привлекала внимания журналистов. Активисты движений за право на жизнь и право на смерть столкнулись с реальным клиническим случаем: пациентке в США поставили диагноз «вегетативное состояние», она много лет лежала на больничной койке, очевидно и не подозревая, что половина населения штатов собиралась биться за ее права. У Терезы Мари (или просто Терри) Шайво остановилось сердце у нее дома, во Флориде, в 1990 году, и она получила массированное повреждение головного мозга в результате длительной нехватки кислорода. В 1998 году муж Терри – Майкл – обратился в суд штата Флорида с ходатайством: он просил разрешения убрать трубку для кормления жены, чтобы позволить ей умереть. Родители Терри, Роберт и Мэри Шиндлер, выступили против Майкла, утверждая, что их дочь в сознании.
Кембриджские ученые, сгорая от нетерпения, следили за разгоревшимися страстями. О случае Терри писали книги, снимали документальные фильмы, родственники женщины появлялись в телевизионных реалити-шоу, возбуждались судебные дела. Активисты движений и за право на жизнь, и за право на смерть выходили на улицы. Газеты посвящали «делу Терри» первые полосы. Мы, британцы, лишь пожимали плечами: абсурд! Представляете, что говорили у нас за чаем и крокетом?
– По крайней мере, президент пока не вмешивается.
– Ого! Уже и президент вмешался.
Памятуя о недавнем фиаско Билла Клинтона с Моникой Левински и судебном разбирательстве О. Дж. Симпсона, мы привыкли считать, что американская система правосудия в лучшем случае непредсказуема, а порой и абсурдна.
Словно желая подчеркнуть контраст США с Европой, Британия потерпела свое собственное фиаско с «делом Шайво». Конечно, нам не хватало развеселой атмосферы штата Флорида, тем не менее тот процесс затронул многих. Энтони Бланд, двадцатидвухлетний болельщик футбольной команды Ливерпуля, был ранен во время трагедии на стадионе Хиллсборо, в той давке погибло девяносто шесть человек (это случилось в 1989 году). Страна следила за делом Бланда месяцами, а суды шли не один год. Болельщики обвиняли полицию, полиция обвиняла болельщиков. Бланд получил серьезные повреждения мозга, в результате которых впал в вегетативное состояние. Больница при поддержке родителей обратилась в суд с просьбой о постановлении, которое позволило бы молодому человеку «умереть с достоинством».
Судья сэр Стивен Браун впервые в Англии постановил, что искусственное кормление через трубку является медицинским лечением и что прекращение лечения будет соответствовать надлежащей медицинской практике. Оппоненты нашлись буквально мгновенно и выступили в истинно британском стиле. Адвокат, назначенный официальным солиситором, чтобы действовать от имени Бланда, утверждал, что отнять еду у пациента равносильно убийству, и обжаловал ранее принятое решение. Палата лордов апелляцию отклонила.
В 1993 году Бланд стал первым пациентом в истории английской юриспруденции, которому суд позволил умереть в результате отмены лечения, включавшего питание и воду. Возникло относительно мало возражений, никто не суетился. Средства массовой информации довольно трезво отметили, что времена изменились и в тех случаях, когда «нет надежды», пациентам следует разрешить осуществить свое право на смерть.
Это такой особый британский способ решать проблемы. Уважительно, скорбно и стоически, с минимальным отклонением от стандартного протокола. В апреле 1994 года активист, выступавший в защиту жизни, священник отец Джеймс Морроу, попытался привлечь к ответственности врача, который изъял у Энтони Бланда еду и лекарства, обвинив медика в убийстве, однако Верховный суд быстро отклонил ходатайство.
ebooksa