Это не значит, что мы бродим в тумане, ну, по крайней мере, не бо́льшую часть времени. Обычно у нас есть что-то вроде «луча внимания», который «высвечивает» самое важное, как называют это состояние нейроученые-когнитивисты. Все, что попадает в свет этого «луча», мы запоминаем, нравится нам оно или нет. Когда мы обращаем на что-то внимание, в нашем мозге формируется представление об этом предмете – активизируются скопления нейронов, которые вспыхивают в ответ на размер, форму, звук и другие характеристики. Каждый аспект того, что оказывается в нашем «луче внимания», включая его физические свойства, местоположение относительно других объектов и наши воспоминания о нем, «представлен» нейронными импульсами. Такова физиологическая основа внимания – перенос чего-то в физическом мире, например объекта в поле вашего зрения, на сеть нейронных импульсов в мозге. Поскольку конкретная сеть нейронов вспыхивает импульсами одновременно, вероятность того, что эти вспышки будут заложены в память, то есть создастся некое постоянное, стабильное представление о предмете, которое может быть восстановлено позднее, возрастает. Перефразируя известного канадского нейропсихолога двадцатого века Дональда Хебба, скажу: «Нейроны, которые вспыхивают вместе, объединяются в сеть». Хебб имел в виду, что каждый опыт, мысли, чувства и физические ощущения вызывают вспышки тысячи нейронов, – а они образуют нейронные сети, или «воспроизведение» этого опыта. С каждым повторением определенного опыта связи между нейронами укрепляются и «воспроизведение» становится все более «жестким», превращается в «память» в нашем мозге.
Данный тип памяти формирует воспоминания, над созданием которых вы ни секунды не трудились, (помните, как учили таблицу умножения?), и связан с височными долями мозга. Все это происходит относительно автоматически и вне нашего сознательного контроля. Психологи называют эту память памятью распознавания, потому что используем мы ее тогда, когда спонтанно «распознаем» нечто, испытанное ранее. Лобные доли мозга в процессе памяти распознавания не участвуют. Еще в те дни, когда мы жили с Морин и я работал в больнице Модсли, я доказал, что пациенты с сильными повреждениями лобных долей мозга в состоянии распознать картину, которую видели в прошлом, даже если они взглянули на нее лишь раз. С другой стороны, пациенты, перенесшие операции на височных долях мозга, не могли вспомнить картинку, увиденную всего несколько секунд назад. Лобные доли вступают в действие, когда мы действительно хотим вспомнить что-то конкретное, когда у нас есть сознательное желание сохранить что-то в памяти.
Причина, по которой мы по-разному запоминаем информацию, неясна, однако это чрезвычайно мощный механизм, и он, безусловно, крепко связан с сознанием. Если бы мы были в состоянии вспомнить только то, что запоминали с приложением усилий, нам пришлось бы нелегко. Представьте, что, впервые встретившись с тещей (или свекровью), вы забыли напомнить себе «записать в память» ее лицо. При следующей встрече вы не узнаете эту женщину, и вам наверняка станет неловко. Хорошо, что такие вещи наш мозг запоминает автоматически, без усилий. Ко всему прочему, большую часть информации, которая нам действительно может пригодиться, не приходится специально запоминать. Приятно сознавать, что уж тещу (или свекровь) вы наверняка узнаете при встрече, даже если не старались запомнить ее лицо.
С другой стороны, вы же не хотите, чтобы ваша память все время работала на автопилоте – вы ведь не против иметь некоторую способность решать, что именно вам важно запомнить. Если вы знакомитесь с тещей, а следом за ней вас представляют целой толпе двоюродных тетушек, которых вы никогда не видели, важно все же запомнить мать вашей жены, чтобы избежать порицания в будущем. Однако в такой ситуации «луча внимания» недостаточно. Нужно «включить» сознательное запоминание, активировать лобные доли мозга и приложить усилия, чтобы запомнить определенное лицо и имя. Вот тут-то и проявляет себя сознание.
Намерение, умышленное решение «записать» что-то в память, вместо того чтобы взглянуть и запомнить (или забыть), и является сознательным действием. Важная информация, будь то таблица умножения или имя тещи, непременно пригодится вам в будущем, а значит, стоит потратить время и энергию на ее запоминание, приложить сознательное усилие.
На пляже в Куджи я пришел к такой мысли: понимание того, закладывается ли память автоматически или намеренно, может быть ключом к проблеме – сознательны ли реакции в мозге пациента, находящегося в вегетативном состоянии. Если мы докажем, что нейронный ответ в мозге активируется по воле человека, то, без сомнения, такой человек находится в сознании. С другой же стороны, если ответ мозга формируется автоматически, то и человек, вероятно, не осознает происходящего.
Давайте вернемся к примеру с художественной галереей. Если вы блуждаете от экспоната к экспонату и хотите непременно запомнить одну из картин, вы принимаете сознательное решение запомнить эту картину и специально, осознавая данный процесс, «откладываете» ее в память. Позже, спустя, может быть, много лет, если вы снова окажетесь в той галерее, то вероятность узнать картину, которую вы запомнили сознательно, будет гораздо выше, чем если вы попытаетесь вспомнить остальные экспонаты. Почему? Потому что вы использовали ваши лобные доли, чтобы приписать особое значение конкретному произведению искусства, предприняли осознанную попытку его запомнить.
Тот же механизм памяти включается, когда вы запоминаете, где припарковали утром автомобиль – тут тоже работают лобные доли. Место на парковке вы запоминаете, выделяя для этого особый участок в рабочей памяти и удерживая его там до тех пор, пока это воспоминание больше не понадобится (например, до вечера, когда после рабочего дня вы заберете автомобиль со стоянки). Однако это верно и для долгосрочных воспоминаний: тех, к которым мы прибегаем при посещении художественной галереи или запоминая имя тещи. Если вы того пожелаете, ваши лобные доли укрепят след ваших воспоминаний, что увеличит шансы на успешное извлечение информации из памяти в дальнейшем.
А если требуется вычленить имя ближайшей родственницы (тещи или свекрови) из потока имен тетушек и двоюродных дядюшек, придется вводить в строй «тяжелую артиллерию», включать в работу особый участок мозга в средне-верхней области лобных долей – дорсолатеральную префронтальную кору. Эта область мозга хороша в индексации и каталогизации, – например, если вам перечислили множество имен и все они борются за ваше внимание, но лишь одному или двум вы желали бы придать особое значение (запомнить имя вашей свекрови). Данный отдел мозга также может выполнять другие особые функции, которые делают вычленение информации из памяти более точным (нравится ли свекрови, когда ее называют Джо или Жозефиной?). Кроме того, при особой необходимости возможно перераспределить «упрямые» воспоминания (например, если вы в течение тридцати лет были женаты на Салли, вероятно, вам потребуется приложить особые усилия и подключить дорсолатеральную префронтальную кору, дабы запомнить: вашу новую жену зовут Пенелопа). По всей видимости, это свойство является неотъемлемой частью причин эволюции лобных долей – мы получили дополнительный уровень контроля, дополнительное ощущение ответственности при принятии решений; человек диктует свою волю, чувствует себя личностью.
И нет ничего удивительного в том, что указанная область мозга связана также и с аспектами общего интеллекта (фактор G) и показателями на IQ-тестах. Наша способность рассуждать, решать сложные задачи и планировать будущее зависит от лобных долей. Эти важные когнитивные способности показывают, чего мы достигнем. Например, успехи в школе неоднократно связывали с результатами на g-тестировании. Возможно, результаты IQ-теста зависят от качества работы наших лобных долей, что, в свою очередь, показывает способность грамотно обрабатывать воспоминания именно таким образом, который принесет нам пользу в самых разных ситуациях. Однако изучить факты недостаточно – важно то, как вы их используете.
Сейчас я в мельчайших деталях могу рассказывать, как лобная кора и височные доли обрабатывают память, однако в 2004 году, когда мы с Аней работали над соответствующей проблемой, их взаимодействие не виделось мне таким ясным. Следуя традициям отдела, мы «воссоздали» художественную галерею при проведении исследования на фМРТ-сканере. Группе здоровых добровольцев-испытуемых мы показали во время сканирования сотни неизвестных картин – выбрали те, которые участники исследования почти наверняка не видели раньше и потому не могли бы вспомнить, обратившись к прежнему опыту. Время от времени мы давали участникам эксперимента задание приложить особые усилия, чтобы запомнить конкретное произведение искусства. Остальные картины мы их запоминать не просили.
Наша гипотеза получила подтверждение. Когда испытуемые просто смотрели на картины, не получая инструкций запомнить изображение, височные доли у них работали, а в лобной коре особой активности не наблюдалось. Некоторые из картин испытуемые вспомнили, другие – нет. При получении же инструкций запомнить определенную картину у испытуемых наблюдалось усиление активности в лобной доле головного мозга, как мы и предсказывали, а в височной доле активность не возрастала.
Что еще важнее, отмеченные произведения искусства испытуемые после сканирования запомнили гораздо лучше всех прочих. Это было интересно само по себе и сказало свое негромкое слово в научной литературе по функциям лобных долей мозга, когда мы с Аней два года спустя опубликовали статью о результатах исследования в журнале Neuroimage. Тогда, в 2004-м, на австралийском пляже я уже знал об этих результатах, и данные по Кевину и сканированию его мозга приобрели совершенно иное значение.
Я понял, что, поскольку единственная разница между состояниями, приводящими к активности лобных долей мозга, и теми, которые к ней не приводили, заключалась лишь в следовании испытуемыми инструкций, данных перед показом каждой картины; активность мозга должна отражать намерения добровольца (которые возникали на основе полученной инструкции), а не какое-то измененное свойство внешнего мира. То есть картины, которые участников попросили запомнить (и которые впоследствии они с бо́льшим успехом вспоминали), и те, относительно которых они не получали указаний, никак внешне не различались. Их не было проще запомнить. Единственное отличие – поведение участников эксперимента при виде картин: испытуемые пытались их запомнить, то есть действовали сознательно, намеренно и по своей воле.
Может показаться, что я хитрю и решение запоминать или не запоминать картину принималось на основании просьб. Это правда, но лишь частично.
Вернемся к нашей художественной галерее. Представьте, что я попросил вас выбрать картину – любую, какую захотите – и как можно лучше ее запомнить. Я дал вам четкое указание, как в эксперименте, который мы провели в фМРТ-сканере. А вот насколько вы последуете моим инструкциям? Приложите ли усилия, чтобы выбрать всего одну конкретную картину и запомнить ее? Может, и нет, и по самым разным причинам. Что, если вы засмотритесь на прекрасные произведения искусства и забудете о моей просьбе? Или просто решите не подчиняться? Я дал вам инструкции, однако вы предпочли их проигнорировать. Ведь совсем не сложно побродить по художественной галерее, не прилагая особых усилий, чтобы запомнить любую картину по своему выбору, даже если вас попросили сделать именно это. Можно давать инструкции испытуемым во время эксперимента, однако выполнят они их только по собственной воле. Сознательно. Они могут бессознательно забыть об указании и не последовать ему, но если они выполняют инструкцию, то это сознательный акт, намерение, действие субъективной воли. Точно такое же, как решение приложить усилия, чтобы запомнить имя тещи в потоке имен двоюродных тетушек и дальних родственниц – само собой это не происходит. Необходимо принять соответствующее решение.
На пляже в Сиднее я понял: решение «запомнить» картину, а не просто «посмотреть на нее» является явным доказательством сознания у здоровых добровольцев, которых мы с Аней сканировали, исследуя участие лобных долей мозга в процессе запоминания. Нас не интересовало, сознательно ли действовали наши испытуемые – ведь они были здоровыми людьми. И я стал думать: а что, если мы увидим тот же самый ответ при сканировании мозга такого пациента, как Кевин? Что, если мы покажем ему несколько картин, предложим запомнить некоторые из них и увидим, что лобные доли реагируют только при попытке запомнить? Разве не будет это абсолютным доказательством того, что пациент в сознании? Зачем еще лобным долям Кевина участвовать в работе мозга, если только он сам не решил действовать сознательно?
Я знал, что ответ найден. Нужно только заставить пациента в вегетативном состоянии отреагировать на просьбу, выполнение которой требует сознательного принятия решения. Не просто сделать нечто автоматически, а принять сознательное решение. Если мы добьемся такого ответа, то получим доказательства, которые заставят всех сомневающихся замолчать.
Вот он, путь в серую зону, дорога в то неуловимое внутреннее пространство, которое мы так настойчиво искали, способ убедиться, что сигнал из глубины мозга, если он когда-либо придет, отразит присутствие живого, мыслящего существа – человека, осознающего себя, окружающий мир и свое место в этом мире. Вы представляете себе последствия? Нам требовалось лишь получить свидетельство сознательно принятого решения – и все. Это был ключ ко всему. Если эксперимент пройдет удачно и пациент в вегетативном состоянии примет сознательное решение во время фМРТ-сканирования, то мы, вне всякого сомнения, сможем утверждать: этот человек находится в сознании. Стоит нам войти в эту дверь, и перед нами откроются бесконечные возможности. Что, если даже замочная скважина в другой мир поможет нам установить контакт с запертыми в неподвижных телах людьми? Сможем ли мы спросить их: «Чего вы хотите?» Сообщат ли они нам о своих желаниях? Смогут ли рассказать, что им известно о своей судьбе, как они попали в то состояние, в котором очутились, и ощущают ли они течение времени? Дадут ли понять, что́ им нравится, а что нет, и есть ли способ сделать их существование более комфортным? А может, они скажут нам о своем выборе: жить или умереть? Когда-то попасть в серую зону казалось невозможным, теперь нам оставалось провести всего один эксперимент, чтобы решить: что нам делать, как только мы туда попадем.
Пришла пора мне возвращаться домой.
ebooksa