Углублялся хозяйственный упадок. Не выполнялись даже минимальные работы по поддержанию инфраструктуры. В Никольском утонул паром, на Ахтубе понтонный мост был вначале занесен песком, а впоследствии разбит паводком. Рассыпалась система управления. Апрельский съезд крестьянских Советов Енотаевского уезда постановил ликвидировать уездный продовольственный комитет и предложил выкручиваться каждой волости самостоятельно[625].
Неудивительно, что в отдельных селах Енотаевского уезда хлеба не было по семь месяцев, и цены на него взлетели до 50 руб. за пуд[626].
В Киргизской степи, например, с мая норма выдачи мануфактуры на человека сократилась до 2 1/2 вершка, а чая – до 50 граммов в месяц.
Даже в селах, имевших хороший достаток, население требовало, чтобы продовольствие ему покупала губернская власть, то есть город. Формально это облекалось в просьбы о кредитах на приобретение хлеба, но кредиты в ту эпоху не возвращались или отдавались уже многократно обесцененные инфляцией. Так, в марте запросила кредит в 75 000 руб. Зеленга и в 100 000 руб. – Соленое Займище[627].
Енотаевский и Черноярский уезды активно осуществляли товарооборот со Ставропольем, отправляя туда караваны с рыбой и получая взамен хлеб. Впрочем, хлеб часто отбирали отряды Красной армии и многочисленных губернских служб, что приводило к срыву торговли и неблагоприятно отражалось на селе.
Политически в сельской местности было спокойно. Население активно решало земельный вопрос, выясняя отношения между собой. В Енотаевском уезде крестьяне разделили между собой казачьи угодья, которые ранее им приходилось арендовать. На левом берегу Черноярского уезда пастбища захватывали киргизы. Вспыхивали массовые драки. Разногласия исчезали, когда заходил разговор об обобществлении скота. Эту идею левого эсера Митенева, работавшего комиссаром земледелия, не поддерживал никто[628].
Но селяне были не прочь отнять скот у вчерашних господ. В Подах волостной Совет, фактически взяв власть в свои руки, принимает решение изъять крупный рогатый скот у помещиков Панкулова и Хаджаша и разделить коров между населением. Такое же решение проводится в соседнем Ступино[629].
На севере губернии был отмечен сепаратизм. В Черноярском Совете поставили вопрос об отделении уезда от Астрахани и переподчинении Царицыну. Впрочем, «за» голосовали только 15 делегатов из 57.
Зато калмыкам была дана автономия. Решение о ней было и справедливым, и политически оправданным в условиях разгорающейся в степи гражданской войны. На II краевом съезде Советов в июле 1918 года вместо «калмыцкой секции» был создан Калмыцкий исполком на правах уезда из восьми человек. Калмыкам квотировалось место в губисполкоме и во всех коллегиях.
Одним из первых вопросов, который стали рассматривать калмыцкие власти, стал вопрос о реквизиции лошадей для нужд РККА. Лошадей реквизировали преимущественно в Калмыцком Базаре и в других прилегающих к Астрахани поселках, и Калмыцкий исполком настаивал на большей равномерности и плановости в этом вопросе.
Советы и церковь
Православное духовенство в целом относилось к Советам весьма отрицательно. Первые же осложнения возникли по поводу декрета об отделении церкви от государства. Он предусматривал отказ от преподавания «закона Божьего» в школах и от выплаты государственных зарплат священникам.
Представители церкви не стеснялись в выражениях. Они предвещали Апокалипсис: «Им, не имеющим благословения божьего через носителей веры православной, им, этим лиходеям, вручены судьбы православного народа. Они отнимают земли и всякое имущество святых монастырей и скоро разлучат вас с церковью Христовой, и лишат вас духовного общения с Богом. Ваши дети будут некрещены, мертвые не отпеты, муж и жена не венчаны, и пойдут по свету мор, глад и болезни»[630]. Паства была напряжена. В один из февральских дней по зову набата к Иоанно-Златоустовской церкви собралось несколько сот прихожан, бросивших свои дела. Им было объявлено, что священник этой церкви отец Василий арестован. Народ пошел его выручать, направившись к 6-му участку с намерением штурмовать здание. С некоторым трудом собравшимся удалось объяснить, что отец Василий не арестован, а просто отвезен солдатами для обручения одного из их товарищей[631].
Весьма конфликтное собрание произошло в Троицкой церкви, находящейся прямо в центре Кремля. Оно было посвящено декрету об отделении церкви от государства. На собрание пришел один из комиссаров, пытавшийся объяснить, что новая власть не собирается вмешиваться в церковные вопросы, но требует взаимности, то есть невмешательства церкви в политику. Его перебивали: «Долой! Не хотим слушать!» Батюшка успокаивать паству не стал[632].
Советская печать отвечала клирикам той же монетой и, приводя многочисленные примеры сотрудничества РПЦ с царем и другими угнетателями, подчеркивала: «Духовенство не борется за учение Христа и не может за него бороться»[633].
Однако и в самой церкви не было единодушия.
47-летний астраханский епископ Митрофан отнесся к революции отрицательно. Причем еще к Февральской. Он был монархист и не скрывал своих взглядов. В Астрахань Митрофан прибыл совсем недавно – в 1916 году. Это был энергичный человек. За короткий период он обустроил лазарет, школу для детей беженцев, курсы миссионеров и вплотную занялся канонизацией митрополита Иосифа, убитого во время взятия города Степаном Разиным в 1671 году. На фоне революционных ветров такая активность выглядела как демонстрация иной точки зрения. Вдобавок владыка погрузился в публичную политику. Летом 1917 года редактируемая им церковная газета вовсю призывала голосовать против социалистов.
Победа большевиков в Москве и левой коалиции в Астрахани стала для архиепископа большим ударом. Впрочем, его энергичный характер не предполагал бездействия.
Уже 12 февраля 1918 года Митрофан решил провести Крестный ход. Эта идея вызвала большое напряжение в обществе. По городу поползли слухи о еврейском погроме (которых в Астрахани не было даже в самые худшие времена), и комиссар Перфильев объявил чрезвычайное положение[634]. Но Митрофан, как человек умный, решил поступить дипломатично и по-христиански человеколюбиво провел служение на братской могиле павших красногвардейцев в бывшем губернаторском саду.
Основную проблему для архиепископа Митрофана, впрочем, представляли не советские комиссары. Его проблемой стал 44-летний викарный епископ Леонтий. Леонтий был абсолютный бессребреник и аскет. Он пошел в монашество добровольно, хотя происходил из знатного рода фон-Вимпфен и мог рассчитывать на карьеру при дворе. Но Леонтий предпочел другую жизнь. По совершеннолетию молодой человек перешел из лютеранства в православную веру и благодаря своим талантам и искренности быстро продвигался вверх по церковной иерархии. В 33 года он стал архимандритом Русской православной церкви в Афинах, после чего получил назначение епископом в Чебоксарах и Ереване. Леонтий горячо поддержал Февральскую революцию, с которой связал ожидания милосердных социальных перемен. Его начальникам это не понравилось, и они отправили Леонтия в Астрахань. Здесь он занял должность викария, то есть епископа без епископата.
ebooksa