В августе 1918 года в Пришибе Царевского уезда был арестован священник Михаил Быстролетов. Ему инкриминировали замысловатую речь, в которой Быстролетов заявил, что учение, которое не исповедует Христа, есть учение Антихриста. Оказавшись в уездной тюрьме, Быстролетов сообщил, что его выступление было искажено, к Красной армии отношения не имеет, и в ноябре после некоторого разбирательства был освобожден[651].
Аналогичным образом после кратковременных арестов были освобождены Петр Кулаков из Капустина Яра, Петр Смеловский из Пришиба Черноярского уезда, Николай Племянников из Колобовки и Петр Степанов из Средне-Ахтубинского, Дмитрий Фаворский из Владимировки, Илья Юштин и Афанасий Кузнецов с женой из Астрахани, а также редактор «Астраханских Епархиальных ведомостей» Кирилл Перевозников.
Трагикомичный случай произошел в Зеленге. Местный гражданин некто Еронин потребовал арестовать отца Николая Ситкина, поскольку священник отказался расторгать брак еронинского приятеля. Отца Николая задержали, но практически сразу отпустили с извинениями, признав дело чисто внутрицерковным.
Похожая история случилась и в Марфино. Председатель местного исполкома Кашин потребовал от настоятеля обвенчать его вторым браком. Выручая марфинского отца Петра Зиновьева, епархия апеллировала к… Декрету об отделении церкви от государства[652]!
Наконец, стоит привести историю протоирея Успенского кафедрального собора отца Иоанна Саввинского. Когда в августе 1918 года в городе произошел мятеж военного гарнизона, с соборной колокольни прозвучал набат, что послужило мотивом для ареста отца Иоанна. Саввинский был человек очень образованный, он даже писал книги, и культурно объяснил, что звонить с колокольни мог кто угодно. Его, разумеется, освободили.
Впрочем, были и жертвы. В Болхунах священник Михаил Кархалев произнес проповедь, в которой предрек скорое закрытие всех церквей. Попытка местных большевиков его прервать переросла в массовые беспорядки, завершившиеся захватом сельсовета. Прибывший из соседней Владимировки отряд взял село под контроль, а отца Михаила расстрелял вместе с другими задержанными.
Трагично развернулись события в далекой Цаце, в Калмыцкой степи. В сентябре здесь был расстрелян священник, а в октябре кавалеристы Жлобы зарубили еще одного священника, а также дьякона и служителя. Те собирали хлеб, а конники посчитали, что зерно предназначено для находившихся неподалеку белых. В «Коммунисте» – местной газете РКП(б) – по этому случаю содержится совершенно циничная запись: «этот прискорбный эпизод послужит на пользу революции, меньше у нас будет тунеядцев»[653].
Некоторые священники прямо заявляли о симпатиях к новой власти. В селе Троицком священник Владимир Воробьев даже вступил в компартию[654].
Как мы можем наблюдать, на протяжении всего 1918 года говорить о гонениях на церковь не приходится. Аресты среди священников проходили не в связи с христианской проповедью, а в связи с политической деятельностью. Всех довольно скоро освободили. Исключение составлял Кунцевич, но, как мы видим, приговор по нему был вынесен не потому, что он был православным, а также погибшие во время чрезвычайных ситуаций Кархалев и Сенилов. Отдельно стоит упомянуть бесчинства казаков Жлобы.
Протестантские общины восприняли революцию в целом положительно, быстро вписавшись в новую жизнь. При лютеранской кирхе был открыт немецкий детсад, а баптисты написали письмо в губисполком, требуя считать их трудящимися коммунистами[655].
В октябре, впрочем, проблемы возникли у католиков. Из-за доноса двух пленных настоятель костела был арестован. Вся его вина заключалась в осуждении «солдат, которые не остались верны своему флагу». Фраза была произнесена по-немецки и явно относилась к австрийской и германской армиям. Пастор просидел в тюремном замке пару месяцев, после чего был выпущен[656].
Также без особых конфликтов строились отношения между советской властью и мусульманским духовенством. Отчасти это было связано с тем, что значительная часть уммы во главе с имамами активно выступила на стороне Советов.
Но сказать о том, что в умме не было разногласий, нельзя. Татарское общество, выразителем интересов которого было объединение «Меджлис Шура и Ислам» и газета «Бургани Таракки», было, как и любое другое общество, социально неоднородным, и поэтому его реакция на революцию оказалась разнообразна.
Еще в 1917 году состоятельные круги и религиозные лидеры создали Национальное управление мусульман (Милли Идарэ), во главе которого встали литераторы и журналисты Фатих Шаймаси и Наджиб Гасри, а также имам Абдурахман Умеров. Это были уважаемые и авторитетные люди, и Умеров даже оказался избран мутасибом (руководителем) астраханского мусульманского духовенства. Милли Идарэ установил контакт с Османской империей, сформировал боевую дружину и пытался мобилизовать татар в Казачье войско, впрочем, без всякого успеха.
Но другое крыло «Меджлис Шура и Ислам» выбрало путь социалистического движения. Вдохновителем этого, гораздо более массового движения стал левый эсер Касим Туйбахтин, возглавивший Мусульманский военно-революционный комитет. Его ударной силой стали мусульманская рота 156-го пехотного полка и боевая дружина грузчиков, основу которой составляли персы во главе с Ходоет Эмиль Бекле[657]. Штаб мусульман-эсеров расположился в доме Конышева на углу Татаро-Базарной[658] и 2-й Бакалдинской улиц[659].
Курбан-байрам 1917 года был ознаменован массовой мусульманской демонстрацией под звуки «Марсельезы». Из квартала Махалле в центр города направилась громадная толпа мусульманской интеллигенции и молодежи. Впереди под красными флагами шли офицеры и муллы, за ними стройными рядами маршировала татарская рота. Играл духовой оркестр. В образцовом порядке внушительная колонна вышла к зданию Совета рабочих и солдатских депутатов. Раздались призывы: «Да здравствует Совет! Да здравствуют свободные астраханские мусульмане!», которые потонули в криках «Ура!». Делегация мусульман приветствовала советских лидеров, после чего колонна прошла до Черной мечети, где мусульманское бюро провело массовое собрание. Собрания прошли и в татарских кварталах[660].
14 декабря 1917 года Мусульманский военно-революционный комитет объявил «День солдата». В этот день мусульманская рота 156-го пехотного полка с красным знаменем и оркестром прошла по центральным улицам и татарским районам города и по улицам татарского волостного центра Зацаревье.
После установления советской власти правоориентированный Милли Идэре был распущен, а его боевая дружина разоружена. Мусульманский революционный комитет преобразован в Мусульманский революционный совет депутатов и постоянно действующий Мусульманский комиссариат. Обе организации возглавлял тот же Туйбахтин[661].
В Мусульманском комиссариате было создано несколько подразделений. Ахмет Умеров стал руководителем военного отдела и отвечал за мобилизацию татар, киргизов и персов в Красную армию, Каюн Губайдуллтин выпускал татарские газеты, а Шамьенов возглавил отдел народного просвещения, изъяв медресе у центральной Ваххаб-мечети для образовательных нужд.
Было открыто 25 татарских народных библиотек, 50 постоянно действующих курсов по обучению взрослых грамоте. Для татарского населения на Цареве был организован клуб «Красный Восток».
ebooksa