Сопровождавший Радуса-Зеньковича сотрудник, ранее уже бывавший в Астрахани, описал картину полного разгрома местной организации и произвола армейских спецслужб во главе с Грасисом: «Будучи шесть месяцев назад тому в Астрахани, я организовал там губЧК из представителей партии и исполкома. Советская работа в Астрахани проводилась, на мой взгляд, довольно успешно. Когда я приехал туда теперь, я ужаснулся той пришибленности и забитости местных партийных и советских органов.
Я застал всех старых астраханских работников, работавших там еще до Февральской революции и пользующихся безграничным доверием астраханских рабочих, отстраненными от советской и партийной работы, и, что характерно, все они оказались почему-то дискредитированными, то по обвинению в контрреволюции, то по обвинению в неблаговидных поступках и т. п.
ЧК четыре раза меняла состав своих членов, при этом почти что каждый состав обязательно попадал в тюрьму»[857]. Два старых партийца – Радус-Зенькович и Бош – впрочем, нашли полное взаимопонимание. Грасис был отправлен в отставку и переведен на менее ответственную работу в Москву, Шляпникова отозвали в Центр, а Бош была избрана делегатом очередного VIII съезда РКП(б). Она долго не хотела покидать Астрахань и уехала только 9 января после решительного требования Ленина.
Вместо Шляпникова председателем Реввоенсовета XI армии был утвержден Константин Мехоношин.
Руководство губЧК было еще раз сменено. Комиссию возглавил 28-летний Алексей Москалев. Ему достались все те же проблемы с самовольными обысками и реквизициями. Именно эти проблемы, а не контрреволюционные заговоры, лихорадили Астрахань в наибольшей степени. И решал их Алексей Александрович все теми же методами: «Все военные и гражданские власти Астраханского края, – писал он 24 декабря 1918 года в приказе, – обязаны оказывать лицам, снабженным ордерами, полное содействие. Виновные в нарушении вышеозначенного приказа будут подвергаться суду военно-полевого революционного трибунала, а лица, замеченные в производстве самочинных обысков, будут расстреливаться на месте. Предписывается гражданам города Астрахани обо всех случаях самочинных обысков и несоблюдения настоящего приказа немедленно сообщать в губернскую чрезвычайную комиссию на предмет розыска виновных и наказания их по всем строгостям революционного времени».
На местах прошли очередные чистки чекистов. В Красном Яру расстреляли председателя местной ЧК Михаила Шабанова и его помощника Георгия Вишневского за избиение плеткой и внесудебную казнь местного жителя[858].
К началу 1919 года «в тюрьме имелось всех заключенных 350 человек, большинство красноармейцы, советские работники, рабочие и примерно 60 человек с уголовным прошлым и привлекаемых по уголовным статьям. Что касается офицеров и белогвардейцев, выступивших ранее против советской власти, то таковые давно амнистированы»[859].
Перемены в губисполкоме
Профсоюзы связали августовское выступление с неподконтрольностью краевого правительства. Особое недовольство вызывала деятельность военного комиссара Соснина.
Еще в конце июля рабочие лидеры высказывали крайнее недовольство происходящим. Состоялось специальное заседание городского Совета. Большевик Федор Дайковский из профсоюза работников культуры рассказал, как по решению Соснина из квартир выбросили пять семей рабочих[860], а левый эсер Константин Бакрадзе – о том, как военные захватили дом Губина и арестовали расположившихся там работников наркомата просвещения (сам Бакрадзе присмотрел дом Губина под мореходное училище). «У нас не диктатура пролетариата, – возмущался Дайковский, – а комиссаровластие».
Теперь, после мятежа гарнизона, рабочие лидеры получили возможность от слов перейти к делу. «Комиссары ни с кем не считались, даже с Советами рабочих депутатов», – заявил на горсовете левый эсер Фомин. «Комиссары были у нас бесконтрольны, они ни разу после съезда не делали доклад рабочему Совету о своих действиях», – поддержал его большевик Лемисов[861].
Статус краевого правительства был резко понижен. Совнарком был распущен, а краевые комиссары переименованы в начальников отделов при губисполкоме[862].
Но все эти внутренние конфликты померкли, когда в Астрахань прибыли московские и бакинские коммунисты вместе с фронтовыми ведомствами и чекистом Грасисом. Они начали стремительно вытеснять местное руководство, прибегая к самым жестким и недемократичным методам.
15 ноября было сменено руководство комиссариата госконтроля, до этого находившееся в управлении левых эсеров.
23 ноября был отстранен от работы и даже подвергнут аресту комиссар финансов Рушевский. Бывший народный социалист, он вступил в партию большевиков, но сохранял привычку отстаивать свои взгляды, что не нравилось «бакинской партии».
Рушевскому инкриминировали создание Астраханского Народного банка, отказ от полной национализации частного банковского сектора и масштабную выдачу ссуд ловецким артелям: «в большинстве случаев Народный банк выдавал деньги по простым клочкам бумаги, кое-как оформленным фабзавкомами». На личном счете Рушевского нашли 70 000 руб. Его ближайший сотрудник Коротков бежал из города. Должность наркома финансов занял прибывший из Баку коммунист Вартаньян[863].
По всем губернским комиссарам была начата ревизия их деятельности, сопровождавшаяся выемкой документов. На квартирах членов губисполкома и начальников отделов были проведены обыски. В частности, была обыскана квартира Бакрадзе. Обыск у Бакрадзе длился шесть часов! В результате были изъяты пара револьверов и коробочка со столовым серебром[864]. Комиссары были объявлены невыездными. Так, избранный на Всероссийский съезд Советов делегатом начальник отдела земледелия Митенев не смог отбыть в Москву, поскольку оказался под проверкой[865].
Видевший, к чему идет дело, председатель губисполкома Иван Липатов 15 ноября подал в отставку. Губернскую советскую власть возглавил малоизвестный до этого Кабанов[866]. Показательно, что Кабанов был избран на эту должность не членами исполкома, а «комиссией компартии», о чем написала официальная советская газета «Известия».
Первым делом Кабанов заявил, что «так как левые эсеры уже не являются партией правительственной и уже не существуют, а на местах во многих случаях представляют собой кулацкие элементы, благодаря чему не может быть полностью проведена диктатура пролетариата, губисполком имеет необходимым дать представительство на III краевом съезде Советов только правительственной партии коммунистов-большевиков»[867].
Вся политическая жизнь края полностью перевернулась. Теперь не партии боролись за делегатов на выборах в Советы, чтобы провести на съезде своих представителей в исполком и органы власти. Теперь одна партия – причем возглавленная никому не известными людьми – назначала руководство исполкома и решала, кого пускать на съезд Советов, а кого – нет.
ebooksa