Приведенные слова Иисуса имеют в церковной традиции долгую историю интерпретации. Тертуллиан, в частности, пишет: «…Невозможно брать в жены ту, которой не видел и не возжелал. Неважно, что до женитьбы он не желал чужой жены: до женитьбы все жены – чужие, и никакая жена не выйдет замуж, если муж уже до брака не прелюбодействовал с нею взором… Что толкает мужчин и женщин и к браку, и к прелюбодеянию? Плотское вожделение, которое Господь приравнял к прелюбодеянию». Исходя из этой логики, Тертуллиан считает, что «самое лучшее для человека – совершенно избегать женского пола». По его мнению, первый брак дозволен Богом по крайнему снисхождению, что же касается второго или третьего брака, то они должны быть однозначно запрещены[273].
Церковь не приняла такую трактовку учения Иисуса. Нравственный ригоризм Иисуса относится к тем проявлениям человеческой сексуальности, которые разрушают супружескую верность, подвергают опасности брак как богоустановленный союз мужчины и женщины. Ни Иисус, ни Церковь вовсе не выступают против влечения мужчины к женщине как такового, если оно ограничено рамками брачного союза или влечет за собой заключение брака. Тело женщины было изначально создано Богом как священный сосуд, в котором зарождается человеческая жизнь. Отношение к нему у мужчины должно быть благоговейным и трепетным, не должно превращаться в похоть. В браке супруги испытывают друг к другу взаимное влечение: женщина имеет естественное влечение к своему мужу (Быт. 3:16), а мужчина испытывает вожделение к женщине. Вожделение становится греховным и опасным, когда мужчина обращает его на женщину, которая ему не принадлежит или на которой он не намеревается жениться. Именно в этом заключается основной смысл слов о том, что «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».
Толкуя эти слова, Иоанн Златоуст описывает различные виды вожделения и воззрения на женщин. При этом речь у него идет либо о чужих женах, либо о женщинах посторонних, которых мужчина встречает на улице и на которых засматривается. «Если хочешь смотреть и услаждаться взором, то смотри постоянно на свою жену и люби ее: этого не воспрещает никакой закон, – заключает Златоуст. – Если же ты будешь засматриваться на чужую красоту, то оскорбишь и жену свою, отвращая от нее глаза свои, и ту, на которую смотришь, так как касаешься ее вопреки закону»[274].
В том же толковании Златоуст отвечает на вопрос, почему наставления Иисуса обращены только к мужчинам. Ничего не говоря о культурном контексте, в котором произносились эти наставления, писатель настаивает на том, что адресованное мужчинам в равной степени относится и к женщинам. Используя фразеологию апостола Павла (Еф. 5:23: «Муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви»), Златоуст утверждает, что Иисус «везде полагает общие законы, хотя по видимости направляет их к одним мужчинам; говоря в назидание главе, вместе с тем Он дает наставление и всему телу. Он знает, что муж и жена суть единое существо, почему нигде и не различает пола»[275].
Златоуст касается и соотношения между учением Иисуса и ветхозаветным установлением о разводе. По его словам, в Ветхом Завете «был закон, который всякому, кто не любит жену свою по какой бы то ни было причине, не воспрещал отвергать ее и жениться вместо нее на другой» (таким образом, Златоуст понимал этот закон так же, как Гиллель). Закон этот был дан во избежание большего греха – чтобы мужья, которые не любят своих жен, не причинили им зла: «В самом деле, если бы закон принуждал держать жену и ненавистную, то ненавидевший легко мог бы убить ее. А народ иудейский на это был способен. Если иудеи не щадили своих детей, умерщвляли пророков и кровь проливали, как воду, тем более они не пощадили бы жен». Толкование заповеди о разводе Златоуст увязывает со словами Иисуса о недопустимости гнева: «Но так как Спаситель воспретил всякий гнев, запрещая не только убийство, но и всякое негодование без причины, то Ему легко было теперь упомянуть и о законе касательно развода. А приводя всегда слова Ветхого Завета, Он показывает тем, что учит не противному, а согласному с ними, и только усиливает, а не ниспровергает, исправляет, а не уничтожает древнее учение»[276].
7. Клятва и ложь
33Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. 34А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; 35ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; 36ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. 37Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого.
Четвертая антитеза посвящена теме, которая современному читателю может показаться достаточно второстепенной: клятве и клятвопреступлению. Обычай давать клятвы и обещания сохраняется и в наше время, однако отношение к нарушению обещания в современном обществе обычно бывает вполне толерантным, если только обещание не имеет форму письменного контракта, нарушение которого одной из сторон влечет за собой правовые или финансовые последствия. Клятва именем Бога вышла из употребления в современном секулярном обществе, поскольку само упоминание имени Божия практически исчезло из публичной сферы. Лишь в некоторых странах, имеющих христианские корни, сохраняются такие формы клятвы, как присяга на Библии при вступлении в должность главы государства.
В древности обычай давать клятву применялся значительно шире, чем в наше время. Ветхозаветные праведники во многих случаях употребляли клятвы (Быт. 14:22; 21:24; 47:31) или требовали клятвы от других (Нав. 2:12). Клятва произносилась в торжественной обстановке, в храме перед жертвенником (3 Цар. 8:31). Клятвопреступление рассматривалось как тяжкий грех, за который Бог сурово наказывает (Прем. 14:25, 30–31). Клялись Господом (1 Цар. 28:10; 2 Цар. 19:7; 3 Цар. 2:8, 23), чьей-либо жизнью (Быт. 42:15; 2 Цар. 11:11). Закон Моисеев содержит следующие установления, касающиеся клятвы и необходимости ее исполнения:
Если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего, но должен исполнить все, что вышло из уст его (Числ. 30:3).
Если дашь обет Господу Богу твоему, немедленно исполни его, ибо Господь Бог твой взыщет его с тебя, и на тебе будет грех; если же ты не дал обета, то не будет на тебе греха. Что вышло из уст твоих, соблюдай и исполняй так, как обещал ты Господу Богу твоему… (Втор. 23:21–23).
Иисус в Нагорной проповеди не цитирует ни один из ветхозаветных текстов дословно, но суммирует их содержание.
Прямых параллелей к этим словам Иисуса мы не находим ни в одном из Евангелий. Однако он почти дословно повторяется в Послании Иакова: «Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою, но да будет у вас: “да, да” и “нет, нет”, дабы вам не подпасть осуждению» (Иак. 5:12).
Почему Иисус упоминает о клятвах небом, землей и своей головой? К Его времени обычай клясться Господом вышел из употребления, так как евреи перестали произносить имя Божие, дабы не нарушить вторую заповедь закона Моисеева: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх. 20:7; Втор. 5:11). Вместо слова «Господь» (Яхве, Иегова) евреи времен Иисуса употребляли эвфемизмы, например слово «небо» (отсюда выражения «Отец Небесный», «Царствие Небесное»). Согласно одной из интерпретаций второй заповеди закона Моисеева, эта заповедь была направлена против клятвы именем Божиим, а в расширительном смысле – как запрет на всякие ложные или ненужные клятвы[277].
Споры о допустимости клятвы, о формах клятвы, о степени ответственности за клятвопреступление велись во времена Иисуса. Это очевидно из полемики Иисуса с фарисеями, которые считали недопустимым клясться храмом Иерусалимским или его жертвенником, но клялись золотом храма и тем, что на жертвеннике. Иисус жестко обличал их за лицемерие: по Его словам, «клянущийся жертвенником клянется им и всем, что на нем; и клянущийся храмом клянется им и Живущим в нем; и клянущийся небом клянется Престолом Божиим и Сидящим на нем» (Мф. 23:15–22). Употребление подобного рода клятв Иисус считал одним из признаков «лицемерия и беззакония» при внешней, кажущейся праведности (Мф. 23:28). Слова Иисуса можно понять и в том смысле, что фарисеи считали недопустимым
Обычай полностью воздерживаться от клятвы, к чему призывает Иисус в Нагорной проповеди, в его времена существовал у ессеев. Иосиф Флавий пишет о членах этого движения: «Всякое произнесенное ими слово имеет больше веса, чем клятва, которая ими вовсе не употребляется, так как само произнесение ее они порицают больше, чем ее нарушение. Они считают потерянным человеком того, которому верят только тогда, когда он призывает имя Бога». При этом он указывает на обычай при вступлении в общину давать целую серию обетов:
…Прежде чем он начинает участвовать в общих трапезах, он дает своим собратьям страшную клятву в том, что он будет почитать Бога, исполнять свои обязанности по отношению к людям, никому, – ни по собственному побуждению, ни по приказанию, – не причинить зла, ненавидеть всегда несправедливых и защищать правых; затем, что он должен хранить верность к каждому человеку, и в особенности к правительству, так как всякая власть исходит от Бога. Дальше он должен клясться, что если он сам будет пользоваться властью, то никогда не будет превышать ее, не будет стремиться затмевать своих подчиненных ни одеждой, ни блеском украшений. Дальше, он вменяет себе в обязанность говорить всегда правду и разоблачать лжецов, содержать в чистоте руки от воровства и совесть от нечестной наживы, ничего не скрывать пред сочленами; другим же, напротив, ничего не открывать, если даже пришлось бы умереть за это под пыткой. Наконец, догматы братства никому не представлять в другом виде, чем он их сам изучил, удержаться от разбоя и одинаково хранить и чтить книги секты и имена Ангелов. Такими клятвами они обеспечивают себя со стороны новопоступающего члена[278].
Эти обеты Флавий называет «присягой»: за их нарушение член общины исключался из нее[279]. Разграничение между клятвой и обетом проводили также раввины времен Иисуса: клятву человек давал в суде, подтверждая истинность своих показаний; обет приносился Богу и содержал заверение в том, что человек будет от чего-либо добровольно отказываться[280].
Если в полемике с фарисеями Иисус делает акцент на обычае заменять имя Божие эвфемизмами, то в Нагорной проповеди Он говорит о недопустимости клятвы вообще, в частности, клятвы теми предметами, над которыми человек не имеет власти. При этом Он перефразирует слова Господа из Книги пророка Исаии: «Небо – престол Мой, а земля – подножие ног Моих» (Ис. 66:1). Человек не должен клясться ни небом, ни землей, потому что они ему не принадлежат: их Творец и Хозяин – Бог.