В отношении службы в армии среди раннехристианских писателей существовали разные взгляды. Тертуллиан упоминает о воинах-христианах, служивших в армии Марка Аврелия[307]. Обращаясь к римским правителям, Тертуллиан пишет:
Мы существуем со вчерашнего дня и наполнили собою все ваши места: города, острова, крепости, муниципии, места собраний, самые лагери, трибы, декурии, дворец, сенат, форум. Одни только храмы ваши мы оставили вам. К какой открытой войне мы не были бы способны, на какую войну мы не были бы готовы, хотя бы и уступали вам в силе, – мы, которые так охотно дозволяем умерщвлять себя?..[308]
Из этих слов следует, что христиане времен Тертуллиана служили в армии (термин «лагери» указывает на военные подразделения). В более позднем сочинении, однако, писатель изменил свой взгляд на допустимость службы в армии для христианина: «Ибо, хоть к Иоанну и приходили солдаты, и приняли они некую форму благочестия, а центурион так даже уверовал, но всю последующую воинскую службу Господь упразднил, разоружив Петра. Нам не разрешено никакое состояние, служба в котором будет направлена на непозволительное для нас дело»[309]. К тому времени, когда были написаны эти слова, Тертуллиан уже ушел из Церкви и примкнул к секте монтанистов[310]. Отрицательно относился к службе в армии и Ориген, который писал: «Никто не воюет за императора лучше, чем мы. Мы не намерены воевать под его командованием, но мы воюем от его имени, создавая особенную армию – армию благочестия, преподнося наши молитвы Богу»[311].
Немногочисленные случаи отказа от службы в армии, известные в раннехристианскую эпоху, были мотивированы тем, что эта служба была сопряжена с культом императора, которого обожествляли и которому приносили жертвы. Христиане отказывались от участия в этих обрядах, за что подвергались преследованиям: некоторые воины-христиане по этой причине стали мучениками.
В эпоху императора Константина отношение Церкви к военной службе стало более положительным. Этому немало способствовала начавшаяся в его эпоху христианизация общества, государства и самой армии. Уже в 314 г. Арльский Синод отлучил от церковного общения христиан, уклоняющихся от военной службы в мирное время. На тот момент армия была еще преимущественно языческой. Спустя сто лет она стала преимущественно христианской, а после указа императора Феодосия об исключении из армии язычников – полностью христианской. В начале V в. Блаженный Августин формулирует теорию «справедливой войны». По его учению, всякая война является бедствием, однако войны бывают лучшими и худшими, справедливыми и несправедливыми[312].
Приблизительно в этот же период воинская служба стала считаться подвигом[313]. К воинам, отдавшим жизнь за других, со временем стали применять слова, сказанные Иисусом о Самом Себе: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). В «Пространном житии Константина Философа» приведен следующий эпизод из диспута просветителя славян святого Кирилла (IX в.) с мусульманами:
(Арабы спросили:) «…Если Христос – ваш Бог, почему не делаете как Он велит? Написано ведь в евангельских книгах: “Молитесь за врагов, добро делайте ненавидящим и гонящим и щеку подставьте бьющим” (Мф. 5:44; Лк. 6:27). Вы же – не так, но острите оружие против тех, кто вам делает такое». Философ же на это ответил: «Если есть в законе две заповеди, кто исполняет закон, – тот, кто соблюдает одну, или кто – обе?» Ответили же они: «Тот, кто – обе». Философ же сказал: «Бог сказал: “Молитесь за обижающих” (Лк. 6:27–29; Мф. 5:39, 44). (Но) Он также сказал: “В этой жизни никто не может явить большей любви, чем положивший душу свою за друзей” (Ин. 15:13). Ради друзей мы и делаем это, чтобы с пленением тела и душа их в плен не попала»[314].
В сочинениях раннехристианских авторов законы, по которым живет христианская община, сравниваются с законами языческого мира. Полемизируя с Юлианом Отступником, Григорий Богослов говорит о том, что христианский закон предписывает «не мстить, не судиться, не иметь никаких стяжаний, не считать ничего собственностью, но жить в другом мире и настоящее презирать как ничтожное, не воздавать злом за зло, когда кто ударит нас по щеке, не жалеть ее, а подставить ударившему и другую, отдавать с себя не только верхнюю одежду, но и рубашку»[315]. Контраст между языческими законами и христианской нравственностью обусловлен тем, что христиане призваны «жить в другом мире», то есть, находясь среди обычных людей, подчиняясь земным законам, жить в соответствии с иными, более высокими нравственными установками.
Нравственные правила, которые дает Иисус, действуют прежде всего внутри Церкви – общины Его учеников. Но христианин не может быть таковым только в среде себе подобных: он должен воплощать в жизнь христианские нравственные принципы в том числе в среде людей, чуждых этим принципам. Вот почему образ поведения христиан вызывал недоумение у язычников и требовал апологии на каждом новом этапе существования Церкви.
Пятая антитеза завершается словами: «Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся». Эта заповедь почти дословно повторяется в Проповеди на равнине из Евангелии от Луки (Лк. 6:30), где она вкраплена в поучение, совпадающее с шестой антитезой Нагорной проповеди. Однако к тексту, который мы читаем у Матфея, у Луки добавлены следующие слова: «И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы… взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая… Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк. 6:34–36).
Если придерживаться гипотезы, согласно которой Матфей и Лука пользовались общим источником, который Лука сокращал, не вполне понятно, почему у Матфея отсутствуют слова, присутствующие у Луки. Также неясно, почему окончание приведенной цитаты у Луки отличается от параллельного места у Матфея: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 6:48). Термин «милосердный» (οίκτίρμων) отличается от термина «совершенный» (τέλειος) значительно большей конкретностью.
Слова «просящему у тебя дай» являются общим правилом, которое может относиться к любым просьбам. Что же касается слов «и от хотящего занять у тебя не отвращайся», то они относятся к более частной ситуации, которая в Нагорной проповеди остается без дальнейших разъяснений. В Проповеди на равнине у Луки мы получаем разъяснения, свидетельствующие о том, что Иисус и здесь обновляет основополагающие принципы Моисеева законодательства. В законе говорится о прощении, которое «состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего». Однако такое прощение производится раз в семь лет и не распространяется на иноземцев (Втор. 15:1–3). Иисус превращает частное предписание закона в универсальный принцип.
9. Любовь к врагам
43Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. 44А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, 45да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.
46Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? 47И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают иязычники?
Изречение, на которое ссылается Иисус, отсутствует в Ветхом Завете. Ближайший эквивалент – слова из Книги Левит, которые звучат так: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19:18). Под «ближним» (евр. ут rea‘) здесь понимается соплеменник, представитель народа Израильского, верующий в Единого Бога: призыв Книги Левит не распространяется на иноплеменников и язычников. В Нагорной проповеди Иисус берет из этого изречения лишь его смысловое ядро: «люби ближнего твоего»; все остальное Он оставляет за скобками. В других случаях, однако, Он приводит эту заповедь в более полном варианте: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39; Мк. 12:31).
В таком варианте она встречается в разговоре Иисуса с законником, который, искушая Его, спрашивает: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?» Иисус отвечает: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:35–40). В параллельном повествовании Марка Иисус, процитировав две основные заповеди, говорит законнику: «Иной большей сих заповедей нет» (Мк. 12:28–34).
Ту же историю мы встречаем у Луки, но здесь вопрос законника сформулирован по-иному: «Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Иисус отвечает вопросом на вопрос: «В законе что написано? как читаешь?» В версии Луки заповеди о любви к Богу и ближнему озвучивает сам вопросивший Иисуса законник. Иисус реагирует словами: «Правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить». Но законник не успокаивается – он спрашивает: «А кто мой ближний?» (Лк. 10:25–29). Иисус в ответ излагает притчу о том, как некий человек попался в руки разбойников, которые его раздели и избили; проходившие мимо священник и левит не помогли ему, и только самарянин, увидев его, сжалился над ним, перевязал его раны и отвез в гостиницу. Иисус завершает притчу вопросом: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» Законник отвечает: «Оказавший ему милость». Иисус говорит ему: «Иди, и ты поступай так же» (Лк. 10:30–37).