Шандор Ференци

Я сознаю, конечно, что эта двойная тактика фрустрации и попустительства обязывает самого аналитика к усиленному контролю своего контрпереноса и контррезистентности. Несдержанные влечения ведут к ситуации, когда даже вдумчивые воспитатели и родители вовлечены в злоупотребления в том и другом плане. Нет ничего легче, чем под прикрытием требований фрустрации, предъявляемых пациентам и детям, удовлетворять свои собственные скрытые садистские наклонности; впрочем, чрезмерные формы и обилие нежности к пациентам и детям могут служить больше собственным либидинозным тенденциям, возможно бессознательным, чем благополучию тех, кем мы занимаемся. Эти новые и трудные условия предоставляют еще более твердый аргумент в пользу того, о чем я часто и настойчиво говорил, а именно необходимости для психоаналитика доводить анализ до самых глубин, что позволило бы ему контролировать особенности своего собственного характера.

«Смешение языка взрослых и ребенка. Язык нежности и страсти» (1932)

Сообщение, сделанное на XII Международном психоаналитическом конгрессе в Висбадене, сентябрь 1932 г. (Psychanalyse IV, Payot, Paris, 1982, p. 125–135)

Благодаря «смешению языка», вытекающему из оппозиции того, что является нежным в эротизме ребенка, и того, что является страстным в эротизме взрослых, Ференци описывает здесь возбужденного и безоружного ребенка, который, не имея в своем распоряжении ни средств разгрузки, ни средств переработки, находится в полном отчаянии под воздействием травмы. Эта картина позволяет Ференци выдвинуть понятия идентификации с агрессором, интроекции ребенком чувства вины взрослого и терроризма страдания.

Инцестуозное соблазнение происходит обычно так: взрослый и ребенок любят друг друга; у ребенка возникает игровая фантазия сыграть роль матери в отношении взрослого. Эта игра может принять эротическую форму, но все же остается на уровне нежности. Иное происходит со взрослыми, имеющими психопатологическую предрасположенность, особенно если их душевное равновесие или самоконтроль были нарушены каким-нибудь несчастьем, приемом наркотиков или токсических веществ. Они принимают игры детей за желания индивидуума, достигшего половой зрелости, и втягиваются в сексуальные действия, не думая о последствиях. Реальные изнасилования девочек, только что перешагнувших порог раннего детства, сексуальные отношения между взрослыми женщинами и мальчиками, а также принуждение к гомосексуальным актам случаются часто.

Трудно представить состояние и чувства детей после таких насильственных актов. Первой их реакцией должен бы быть отказ, ненависть, отвращение и яростное сопротивление: «Нет, нет, не хочу, слишком сильно, больно, оставь меня!». Такой или похожей на это была бы сиюминутная реакция, если бы она не была ингибирована сильным страхом. Дети чувствуют себя физически и морально беззащитными, их личность еще очень слаба, чтобы протестовать даже в мыслях, подавляющая сила и авторитет взрослых заставляют их молчать и могут даже привести их к потере всякой веры. Но этот страх, достигая кульминационного момента, заставляет детей автоматически подчиниться воле агрессора, угадывать его малейшие желания, уступать, полностью забыть о себе и идентифицироваться с агрессором. Путем идентификации, то есть интроекции агрессора, тот исчезает как внешняя реальность и становится внутрипсихическим; но то, что является внутрипсихическим, будет подвергнуто — в состоянии похожем на сон, каковым является травматический транс, — первичному процессу, то есть может, следуя принципу удовольствия, быть смоделировано и трансформировано позитивным или негативным галлюцинаторным способом. Так или иначе, агрессия перестает существовать как внешняя и застывшая реальность, и в течение травматического транса ребенку удается сохранять предыдущую ситуацию нежности.

Но значительное изменение, спровоцированное в уме путем тревожной идентификации со взрослым партнером, — это интроекция чувства вины взрослого; игра, до этого момента безобидная, предстает теперь как акт, заслуживающий наказания.

Если ребенок приходит в себя после такой агрессии, он находится в сильнейшем замешательстве; собственно говоря, он уже расщеплен — одновременно невиновен и виноват, а уверенность в своих собственных чувствах подорвана. К этому добавляется грубое поведение взрослого, раздраженного и мучимого угрызениями совести, что заставляет ребенка еще сильнее осознавать свою вину и еще больше стыдиться. Почти всегда агрессор ведет себя так, будто ничего не случилось, и тешит себя мыслью: «Да он всего лишь ребенок, он ничего не понимает и все забудет». Мы часто видим, как после такого события соблазнитель начинает придерживаться строгой морали или религиозных принципов, стараясь суровостью, проявляемой к ребенку, спасти его душу. <…> Ребенок, подвергшийся насилию, автоматически становится существом послушным или упрямым, но он уже не способен дать себе отчет о причинах такого поведения. Его сексуальная жизнь не развивается или принимает извращенные формы; мы уж не говорим о неврозах и психозах, которые могут последовать из этого. Важной, с научной точки зрения, является для нас гипотеза о том, что слаборазвитая личность реагирует на внезапную неприятность не защитой, а тревожной идентификацией и интроекцией того, кто угрожает ей или нападает на нее. Я только сейчас понимаю, почему мои пациенты с таким упорством отказываются слушать меня, когда я советую им реагировать на случившуюся с ними несправедливость, как следовало бы ожидать, ненавистью или защитой. Часть их личность, возможно, даже ее ядро, осталась зафиксированной на определенном моменте и определенном уровне, на котором аллопластические реакции были еще невозможны и на котором, при помощи своего рода мимикрии, реагируют аутопластически. Это приводит к такой форме личности, которая состоит только из Оно и Сверх-Я и которая, следовательно, в случае неприятности, не способна должным образом проявить себя, подобно ребенку, который не достигнув еще полного развития, не способен терпеть одиночество, если лишен материнской защиты и достаточного количества нежности. Здесь следует сослаться на некоторые давно разработанные Фрейдом идеи, где он подчеркивал тот факт, что стадия идентификации предшествовала способности чувствовать объектную любовь. Я бы определил эту стадию как стадию пассивной объектной любви, или стадию нежности. Черты объектной любви могут тогда уже проявиться, но только как фантазия, в игровой форме. Так, например, почти все дети играют в то, чтобы занять место родителя своего пола, но это происходит, как мы должны хорошо помнить, только в воображении. В реальности они не хотели бы, да и не могли лишиться нежности, особенно материнской. Если в этой фазе нежности детям навязывается слишком много любви или любовь, отличная от той, которую они ждут, это может вызвать те же патогенные последствия, что и лишение любви, о котором мы говорили выше. Мы бы зашли слишком далеко, если бы стали здесь говорить обо всех неврозах и характерологических последствиях, которые могут вытекать из преждевременной прививки еще не достигшему зрелости невинному существу некоторых форм страстной любви, наполненной чувством вины. Последствием может стать то смешение языка, на которое я указал в заглавии этого доклада. <…>

Наравне со страстной любовью и страстными наказаниями существует третий способ привязать к себе ребенка, а именно терроризм страдания. На детей возлагается обязанность улаживать семейные конфликты, и они несут на своих слабых плечах бремя ответственности за всех остальных членов семьи. Конечно, они делают это не совсем бескорыстно, а для того, чтобы вновь обрести исчезнувшие мир и покой и проистекающую из них нежность. Мать, которая постоянно жалуется на свои страдания, может превратить своего ребенка в сиделку, то есть сделать из него настоящего материнского заместителя, совершенно при этом не учитывая собственные интересы ребенка.

Если вышесказанное подтвердится, нам, очевидно, придется пересмотреть некоторые разделы сексуальной и генитальной теории. Извращения, например, являются, скорее всего, инфантильными, если только остаются на уровне нежности; когда они наполняются осознанной страстью и виной, они, возможно, свидетельствуют уже об экзогенном происхождении, о вторичном невротическом преувеличении. В своей теории генитальности я не учел этого различия между фазой нежности и фазой страсти. Какая часть садомазохизма в современной сексуальности является культурно обусловленной (другими словами, имеет в качестве источника лишь интроецированное чувство вины), и какая часть, являющаяся природной, развивается как фаза собственной организации? Но это уже тема для дальнейших исследований.

Примечания

1

Les névroses à la lumière de l’einseignement de Freud et la psychanalyse. Psychanalyse I. 1968. P. 20.

2

E. Jones (1961). La vie et l’oeuvre de Sigmund Freud. T. II. PUF, 1961. P. 37.

3

E. Jones, op. cit. (1961). P. 9.

4

M. Balint (1964). Préface а: S. Ferenczi. Psychanalyse I. Paris, Payot, 1968. P. 9.

5