Перевернутый мир

Когда Маша ушла, я села за компьютер. Нашла сайт школы «Наш Оксфорд», там адрес, телефоны. Позвонила по одному. Спросила директора Смирнову. Мне ответили, что она работает дома. Я позвонила по другому номеру и представилась секретарем Министерства образования:

– Мы направляем вам распоряжения министра по режиму карантина в школах. Курьер должен передать лично в руки директору, где ее сейчас можно найти?

Мне дали адрес Алисы Смирновой и ее мобильный телефон. И я села думать, как поступить дальше. Что именно я хотела узнать у этой женщины, что понять после прискорбного опыта с ее сыном, я толком и не знала. Просто она вдруг возникла у меня в мозгу и застряла там как гвоздь. Главная же идея – пробиться к Арсению с важным донесением. Если я сейчас не впишусь в подвиг, могу взорваться и приклеиться частями к стенам.

Журавлев

Никита жил в трехэтажном кирпичном особняке в тихом, почти безлюдном переулке в центре. Весь третий этаж и был его квартирой. На просьбу Марины встретиться он по телефону отреагировал спокойно, приветливо, без вопросов. Просто сказал, что у него как раз сегодня свободный вечер.

Когда Марина подъехала к его дому, в нем светились только окна третьего этажа. Хмурый охранник в камуфляже посмотрел ее журналистское удостоверение и открыл ворота. Большой, пустой двор: ни голосов, ни машин, кроме «Мерседеса» Никиты. Марина подумала, что его соседи, если они существуют, наверняка сейчас в загородных особняках. Но не исключено, что весь дом принадлежит Никите.

На этаж она поднялась в зеркальном лифте. Никита встретил ее на просторной площадке, провел в огромный, стильный холл, залитый ярким и в то же время мягким светом.

Марина с интересом смотрела на него. Он изменился, ее бывший муж. О, как он изменился! Самое поверхностное впечатление – Никита из той везучей категории мужчин, которых возраст делает интереснее, харизматичнее. На висках благородная седина, лицо утратило расплывчатость и то, что ей казалось в минуты раздражения склонностью к бабской слезливости. У Никиты как будто отвердел подбородок, покрытый нарочито выращенной, артистичной щетиной. У него окаменели скулы. А бледно-голубые глаза над ними больше не были широко открытыми, доверчивыми, безмятежными или обиженными. Они смотрели как глаза снайпера, впивающиеся в мишень. Нет, конечно, только возраст так не меняет человека. Это след сильных переживаний, возможно, страданий. Это результат сложных поисков и размышлений. Это выбор, четкий и бесповоротный. Почему Марине сразу показалось, что этот выбор против нее? Они так давно не виделись, были в своих жизнях, которые никак не пересекались. И у человека, который управляет финансовыми потокам, манипулирует большим количеством людей, наверняка больше забот, чем у любознательной журналистки, которая в любой момент может все бросить и закрыться в норе сама с собой.

Никита же смотрел на Марину внимательно, ласково, может, даже с радостью. Только не чувствовалось добродушия в его взгляде. Какую-то продуманную и подготовленную реакцию ощущала она в его поведении.

– Ну здравствуй, Марина. Сколько лет, сколько зим, как говорится. Понимаю, что тебя привела не любовь ко мне, но я рад любому поводу. Мы же не могли не встретиться хотя бы потому, что это неестественно и нецивилизованно. Ты решительно и бесповоротно ушла в свою нереальную и больную жизнь. Нет, не смотри на меня так: никаких претензий. Наоборот: наши испытания были не напрасны, если опять привели тебя ко мне.

Никита провел Марину через несколько красивых комнат в небольшой и строгий кабинет. Он явно подчеркнул деловой характер ее визита и исключил любую интимность обстановки. В кабинете не было даже дивана: только два письменных стола, кресла и стулья. Никита небрежно спросил, не голодна ли она, и удовлетворенно кивнул, когда она отказалась от ужина. Поставил на журнальный столик перед ее креслом бутылку вина и два бокала.

– Это хорошее вино, такое, как ты любишь. Выпьем за встречу, и я готов к твоим вопросам. У нас же интервью, я правильно понял?

– Не совсем, – улыбнулась Марина. – Разговор не для печати. Мне просто нужно понять кое-что, в чем без тебя не разобраться. Знаешь, это было открытием для меня – обнаружить, насколько ты популярная личность.

– А можно чуть подробнее? У тебя вдруг возникла потребность узнать, достаточно ли я популярная личность? В смысле, стал ли я такой фигурой после того, как ушел от тебя побитой собакой?

– Мне неловко тебя разочаровывать, – суховато ответила Марина, – но мои поиски не были связаны с тобой. Я искала информацию о других людях, очень разных и даже не всегда живых, и неожиданно выходила на тебя. Извини, если такая постановка вопроса тебя обижает.

– Ты извиняешься за то, что не шпионила за мной прицельно? – Никита рассмеялся таким жестким, даже жестоким смехом, что Марина невольно вздрогнула. Кажется, она недооценила перемены в его характере и отношении к ней.

– Шпионила? Странное предположение…

– Если иметь в виду твой собственный круг общения – не такое уж и странное. Я тоже немного в курсе. И тоже чисто случайно. Так в каком порядке общаемся?

– Давай в произвольном. Я буду называть людей, события, делиться короткой информацией о них. А ты просто слушать. А потом ты для меня что-то прояснишь. Если захочешь, конечно. Все эти люди с тобой пересекались или общаются сейчас. Более того, во всех случаях ты работодатель, спонсор или покровитель.

Отчет Марины занял тридцать минут. Она говорила, не заглядывая в свои заметки в смартфоне. Давая характеристики разным персонажам, она исключала случайность их контактов с Никитой. Называла время, периодичность и неформальную обстановку встреч. Иногда говорила: «есть свидетель, есть видео с камеры наблюдения». Он слушал все стоя у окна. Ни разу не шевельнулся, у него ни в одном случае не изменилось выражение лица. И Марина все это время ощущала себя в атмосфере холодной напряженности. Потому что выражением лица Никиты была убежденная и выношенная враждебность. И каждое ее слово укрепляло его в этом отношении.