Золотая дева,

— Так что же это, клад ещё здесь, в имении?

— Думаю, да, — кивнул Антон. — Разумнее перепрятать клад и дождаться, пока закончится следствие, чтобы потом спокойно вывезти ценности.

— Почему не теперь?

— Дорога из Бобрищ одна. Я в первый день распорядился поставить пост. Каждую машину проверяют тщательно, иголку не провезёшь. Зачем же рисковать?

Участковый снова наморщил лоб.

— Так как же мы найдём покупателя? — спросил он обеспокоенно. — Он ведь сам с повинной не явится.

— А искать покупателя и не нужно, — усмехнулся Антон. — Нумизматов, способных разом прикупить одиннадцать империалов, в стране несколько человек, и к вечеру я буду знать их поимённо.

Антон взглянул на настенные часы и присвистнул: пора было немедленно ехать в Тулу.

16

Утром следующего дня Антон прикатил в имение с обещанным списком нумизматов и комплектом для спутникового интернета, взятого в техотделе за литр дагестанского коньяка.

Костя Тагарин отыскался быстро. Первый же постоялец гостевого дома указал в сторону сцены. Там, несмотря на раннее время, собралась порядочная толпа и звучала музыка. Когда Антон подошёл ближе, стала очевидна цель мероприятия. На сцене лёгкая, пружинистая девушка в голубом трико проделывала под бодрую музыку упражнения китайской гимнастики цигун. Её движения были просты, изящны и совершенны. Публика безуспешно пыталась их повторять.

Подобное действо Антон видел однажды в Шанхае, куда ездил в командировку. Его тогда поразила утренняя площадь, заполненная людьми, и их неспешные размеренные движения, точно повторяемые за гуру. Правда, там, на шанхайской площади, не было стольких похмельных лиц и никто из китайцев не курил.

В толпе выделялась бодрая, деятельная фигура Громова. Вчерашний арестант сновал между нестройными рядами физкультурников, отбирая сигареты и пивные банки.

— Чёрт знает что, — как ни в чём не бывало, посетовал он, здороваясь со следователем. — Стоило на день отлучиться, дисциплина совершенно расстроилась. — Пьют, курят, как паровозы, вчера драку устроили.

— Вы бы по ночам поменьше дайвингом занимались, — напомнил ему Антон. — Глядишь, и паства ваша от рук бы не отбилась. Вы картину-то Дольскому вернули?

Громов затравленно посмотрел по сторонам.

— Завтра привезу, — нервным шёпотом произнёс он. — Вы же знаете, картину ваши забрали при обыске. Но я звонил, договорился. Завтра вернут. Лучше скажите, когда закончится ваша принудительная изоляция? Ещё день-два — и мои башибузуки взбунтуются. Неделю сидят без денег. Художники, писатели — народ, знаете ли, высокой нервной организации. Многие пьющие. Вчера Апашин свой халат на портвейн выменял. Если так и дальше пойдёт, они голышом отсюда поедут.

— Идёт следствие, — напомнил Антон. — По моим данным убийца и сейчас находится здесь, на территории. Так что прищемите хвост вашим башибузукам с высокой нервной организацией. Скоро всё прояснится. Кстати, и с вас, Илья Евгеньевич, я полностью подозрения не снимаю.

Услышав последнюю реплику, Громов криво улыбнулся и поспешил к прерванным обязанностям.

Костю Антон разглядел за пультом и устремился к сцене, лавируя между согбенными в причудливых позах фигурами. Среди всех белой вороной выделялся художник Апашин. Лишённый своего знаменитого халата, он был облачён в белоснежные простыни на манер римского патриция, но оставался узнаваем по своей неизменной тюбетейке.