Убить Пифагора

22
18
20
22
24
26
28
30

Даарук презрительно фыркнул:

— Ты слишком узко мыслишь, любезный Акенон.

Он вышел из подвала и приторочил золото к седельным сумкам второго мула. Больше животное не потянет, пора переходить к третьему. Он подвел его к двери, чтобы сэкономить силы, таская мешки, затем посмотрел на небо. Солнце исчезло, хотя было еще довольно светло.

«Месть…» — задумчиво повторил он.

Он вспомнил свои первые годы в братстве. Тогда он восхищался Пифагором и с готовностью посвящал учебе все свое время. Побил все рекорды, перескакивая с одной ступени на другую, но когда достиг статуса великого учителя, начал утаивать свои открытия, придя к выводу, что отдает гораздо больше, чем получает. Его товарищи ничего ему не давали, да и сам Пифагор больше не открывал ему свои тайны, бережно сохраняя их для того, кто станет преемником.

«Я всегда считал, что им буду я», — подумал он, углубившись в прошлое. Он сделал усилие, чтобы сдержать вновь охватившую его ярость. Выбор Пифагора казался ему унизительным, хотя в глубине души он был к нему готов. Пифагор понимал, что Даарук — самый способный ученик, но, возможно, догадывался и о том, что он давно уже скрывает свои достижения; и, конечно же, понимал, что ученик не разделяет его способ руководства.

«Пифагор всегда был слабаком», — презрительно подумал Даарук.

Сдержанность и сердечность отличные подспорья для поисков политической поддержки, но их время прошло. Братство должно было железным кулаком удерживать правительства, на которые оказывало влияние, уничтожать противоборствующие группы и подавлять всякое вольнодумство. Объединить армии разных городов и стремительно разрастаться, усиливая военную мощь благодаря силе учения. Братство могло стать основой великого царства. «Моего великого царства», — добавил Даарук. Если же братству это не по силам, оно должно исчезнуть с лица земли, чтобы не помешать его восхождению к вершинам власти над новым миром.

«Нет, Акенон, речь идет не только о мести», — заключил он.

* * *

Прежде чем взяться за следующие мешки, Даарук запустил в один из них руку и достал несколько золотых безделушек.

«Это сгодится». — Он взял длинный острый золотой кинжал, похожий на ритуальный нож, и подошел к Акенону.

— У тебя будет роскошная смерть, — прошептал он, показывая кинжал. Затем положил на пол так, чтобы пленник его видел.

Акенон опустил голову, стараясь не смотреть. Его дыхание было медленным и тяжелым.

— Почему ты просто не отравил Ореста? — с трудом прошептал он.

Даарук весело рассмеялся.

— Думаешь, давая мне возможность поговорить, ты тем самым оттягиваешь свою смерть? Я же пообещал, что никто сюда не явится. Через час закончу погрузку мулов, а потом, — он схватил подбородок Акенона и поднял его лицо, — воткну кинжал в твое сердце.

Акенон выдержал его взгляд единственным глазом, который способен был открыть.

— Хорошо, — продолжал Даарук, оставив в покое Акенона и шагая за очередным мешком, — буду считать твои вопросы последней просьбой приговоренного.

На самом деле отвечать ему было приятно. Совершенство задумок вызывало у него несказанную гордость. Кроме того, его слова помогали терзать Акенона.

— Устранив Клеоменида, я догадывался, что Пифагор остановил свой выбор на Оресте. В то время я уже понимал, что он никогда не сделает меня преемником, и принялся разрабатывать новую стратегию. Твое прибытие в общину ускорило события. Пока круг приближенных учителей не стал слишком тесным, я инсценировал свою смерть. Таким образом сбежал из общины и получил через Атму деньги, завещанные мне родителями, и старую виллу, где мы с тобой встретились и где никто не сумеет мне помешать. Я решил, что уничтожу всех возможных преемников Пифагора. — Он вышел с мешками и тут же вернулся. — Убийство преемников было необходимо для моего собственного будущего, но я не хотел ограничиваться их уничтожением; я старался сделать это наиболее болезненным для Пифагора способом… чтобы наказать за слепоту и высокомерие. — Он остановился перед Акеноном. — Согласись, гениальная затея — убить Ореста руками его же товарищей. Однако меня осенила еще одна мысль, ставшая уже верхом мастерства: Аристомах покончил жизнь самоубийством, прочитав мое послание об иррациональных числах.