Но настанет завтра. И в этом завтра они опять будут в лесу рядышком. На работе всегда надежно с Аннушкой…
Давным-давно такое примечено: начался сенокос — жди ненастья. Потому-то, как просохла кошенина, Шатров всех артельщиков на луга послал.
Лугов у сосновцев много, даже с избытком. И за Чулымом, на заливной стороне, и по этому, правому, берегу.
Грести поехали на Салтаковскую гриву.
Аннушка любила сенокос.
Где как, а по Сибири в старые годы чуть ли не за грех считалось прийти на луг в первый день сенокоса, как на буднюю работу. Накануне уж обязательно мылись в бане, а назавтра мужик обряжался в чистую белую рубаху и с тихой благостью в душе шагал за околицу.
Каждая травина налилась к сроку и сверкала драгоценными алмазами тяжелой ночной росы. И не работа начиналась поутру, а веселый годовой праздник! Мало ли у крестьянина разных дел, но только луг да жатвенное поле поднимают у него то радостное, то высокое состояние, когда сердце на взлете, когда труд в подлинную, осознанную радость. И по-особому просветлен, добр и красив сельский человек в эти горячие денечки.
…Не работа это начинается, а некое торжественное поклонение человека земле, ее пышному цветочному покрову. Вскинута коса… Вся осиянная солнцем замерла трава. И первым, припадая на правую ногу, кланяется человек. Звенит коса… С легким шелестом — ответно, кланяется косарю высокое разнотравье. Удивительно, но в этом мягком падении его нет печали умирания. Все исполняет свое назначение на земле, и после, как грести начнут, трава по-прежнему живая, пахучая, будет весело шуметь под граблями, пока не уляжется в высокий причесанный стог. И на весь год останется она в памяти человека теплым воспоминанием о прекрасной поре сенокоса…
День опять выпал жарким. Недвижно висят в синеве неба редкие белые облака, но легкие, желанные тени от них — все где-то там, на залитых зноем вершинах таежных сосен.
Аннушка и сегодня со своими. Копнили Алексей и Черемшин, а валки складывала она, Агашка Полозова да невеста Егорши.
Как и в прошлом году, девушка опять полна радостного изумления, снова удивлялась тому, как много могут делать люди, когда они вместе, когда захвачены одним добрым порывом.
Хорошо с артельщиками!
А тятенька ругал артель, пустой затеей ее называл — людей портит! Один поехал пахать, а другой руками махать… Много ли так наробят, а сладенький кусок каждому подавай!
Работают, сегодня все работают, даже председатель, однорукий Шатров, копны возит.
С самого утра счастлива Аннушка. Потому она счастлива, что Алексей рядом. То и дело украдкой поглядывала на него. Без рубахи, сильный своим загорелым телом, он шагал с навильником сена так легко, что нельзя было не любоваться парнем.
А потом загрустилось. Шутил Алексей с Агашкой, поддевал веселым словом Егоршу и его невесту, коротко перекликался с другими девками, только ее, кажется, не замечал. «Не нравлюсь… И наговор тот без силы. Может, посмеялась тетка Федосья…» — пугалась Аннушка, и грабли выпадали у нее из рук.
На лугу там и тут сверкали белые молнии вил. Споро, ухватисто работали сосновцы, и на ровном берегу старицы уже поднимались голубые шапки сметанных стогов.
Подъехал шумный Шатров, взбодрил шуткой:
— Славно девки пляшут. Семеро, все подряд! Может, пошамать, жару переждать? Шаба-аш!
Пообедали.
ebooksa