Сексуальность в глотке реальности. Онейрокритика Лакана

Лакан видит, что для Фрейда текст сновидения – текст Священного писания, ведь его искажение,

«порча, даже забвение текста сновидения значат столь мало, что пока остается у нас хоть один-единственный элемент, пусть сомнительный, лишь самый кончик сновидения, тень тени его, мы можем по-прежнему придавать ему смысл. Ибо перед нами послание» [17:180].

Послание то и дело прерывается. Дискурс его прерывистый, и в его разрывах – Закон: «одна из самых поразительных форм прерывного дискурса – это закон, в той мере, в какой он остается непонятным» [17:184]. Со стороны закона Лакан и подходит к одному из казалось бы простых понятий фрейдовской онейрокритики – к цензуре. Именно бессознательное действие цензуры связывает ее с законом: «То, что служит цензурой, всегда связано с тем, что соотносится – внутри дискурса – с законом, поскольку этот последний остается непонят» [17:184]. Онейродискурс пишется согласно закону, действующему только тогда, когда он остается непрозрачным, непонятным, нечитаемым. Исходя из такой диспозиции, понятно, почему Фрейд будет настаивать на том, что инстанция сверх-я всегда уже бессознательна, что, более того, инстанция эта ближе оно, чем я. Так учреждается мысль. Бессознательное мыслит – вот одна из радикальных мыслей «Толкования сновидений». Мысль – отнюдь не предикат сознания, скорее уж сознание – совместный с другим эффект бессознательной мысли. Закон, структурирующий синтаксис мысли, – цензор, для действия которого решительно нет необходимости в субъекте сознания:

«Цензура имеет место не на уровне субъекта и не уровне индивида, а на уровне дискурса – дискурса, образующего замкнутую в себе и законченную вселенную и в то же время содержащего в любой части своей какую-то неустранимую несогласованность» [17:188].

Именно Закон – это еще и Закон Забвения. «Послание не забывается просто так» [17:180], оно забывается из-за цензуры, а «цензура – это намерение» [17:180]. Фрейд совершает переворот в стратегии толкования, в забвении и искажении он как раз и видит смысл. Если уж говорить о намерении, интенции, то о действии бессознательного. Именно в забвении и искажении – функция сообщения, в них – материал для прочтения смысла. Сообщение послания – «прерванная и настоятельно заявляющая о себе речь» [17:181]. Это настояние – желание, и «главное желание сновидения состоит в том, чтобы высказать сообщение» [17:182]. Именно здесь – в искажении сообщения – сплавляются мысль и желание.

Искажение [Entstellung] еще можно перевести как обезображивание, то есть преобразование до неузнаваемости. Преобразование образа. Искажение можно перевести и как коверканье слов. Фрейд придает еще одно значение: дислокация, перемещение.

Сновидение выписывается метафорой и метонимией

Искажение, главным образом, предполагает работу двух механизмов – сгущения и смещения. Означающие – слова, образы, цифры – включены в их работу. Сама возможность этого включения объясняется тем, что они «открыты и сверхдетер-минированы. Короче говоря, словам не нужно функционировать, чтобы установить „устойчивые“ соответствия, но напротив, их распустить» [5:82].

Ирма в «Толковании сновидений» – яркий образец сгущения. Вот что пишет Фрейд:

«Главный персонаж в содержании сновидения – пациентка Ирма, являющаяся в нем с чертами, присущими ей в жизни, и, следовательно, изображающая вначале саму себя. Но поза, в которой я исследую ее возле окна, заимствована мною из воспоминания о другом человеке, о той даме, на которую я бы хотел поменять мою пациентку, как это показывают мысли сновидения. Поскольку у Ирмы обнаруживаются дифтеритные налеты, которые напоминают мне про беспокойство о моей старшей дочери, она служит для изображения этого моего ребенка, за которым скрывается связанная с ним благодаря созвучию имени персона пациентки, умершей от интоксикации. В дальнейшем ходе сновидения значение личности Ирмы меняется (причем сам ее образ в сновидении не изменился); она становится одним из детей, которых мы исследуем в амбулатории детской больницы, причем мои друзья указывают на различие их духовных задатков. Переход, очевидно, произошел через представление о моей дочери. Из-за сопротивления при открывании рта та же самая Ирма служит намеком на другую, когда-то мною обследованную, даму, а затем в этой же взаимосвязи – на мою собственную жену. Кроме того, в болезненных изменениях, обнаруженных мною в горле, я соединил намеки на целый ряд других лиц.

Все эти люди, на которых я наталкиваюсь, прослеживая мысли об «Ирме», не появляются в сновидении во плоти и крови; они скрываются за персонажем сновидения по имени «Ирма», который, следовательно, становится собирательным образом, наделяемым, правда, полными противоречий чертами. Ирма становится представительницей этих других людей, которыми пожертвовала работа сгущения, поскольку я наделяю ее всем тем, что шаг за шагом напоминает мне об этих людях» [46:302-3].

Итак, Ирма только на первый взгляд Ирма. Она – не только она, но – «собирательный образ», в котором проглядывает дама, на которую Фрейд охотно бы Ирму променял. И еще она – Матильда, старшая дочь Фрейда. А также – пациентка, умершая от интоксикации. Она же – девочка из больницы. Кроме того, она – еще одна, другая Ирма. Она же – гувернантка с вставными зубами. Кроме того, она – жена Марта. В конце концов, конца не видно этому ряду других лиц.

Из-за сопротивления при открывании рта та же самая Ирма служит намеком на другую, когда-то обследованную Фрейдом даму, а затем в этой же взаимосвязи – появляется собственная жена. Дамы противятся. Рот не хочет открываться. А ведь в случае с Мартой это могло бы решить очень серьезную проблему! Лакан обращает внимание на «самые невероятные черты, оставленные нам пером Фрейда» [26:378], в частности, на глагол, используемый Фрейдом в этом случае, sich strauben, – противиться, ерепениться, возмущаться¹².

Марта, конечно, занимает в этом ряду особое место, и, кстати, «оригинальное» сновидение, место которого в «Толковании сновидений» под нажимом Флисса заняла «Ирма», было посвящено Марте¹³. В примечании к тексту «Ирмы» Фрейд добавляет: «Речь идет, разумеется, о моей собственной жене; боли в животе напоминают мне об одном из случаев, когда я был свидетелем ее страха. Я должен признаться, что отношусь к Ирме и своей жене в этом сновидении не очень любезно, но в свое оправдание должен заметить, что сравниваю обеих с идеалом хорошей, послушной пациентки» [46:129]. О Марте речь идет в связи с ожиданием ее дня рождения. Ей должно исполниться тридцать четыре года. Ее появление в сновидении, можно сказать, неминуемо: «Фрау Профессор появляется в любом случае как элемент постоянного плана, который нам предъявляет Фрейд» [23:17]. Ирма, она же Эмма, будучи близкой подругой Марты, конечно, приглашена на день рождения. Излишне говорить, что женщины не могли не появиться в сновидении. Технологически сгущение напоминает производство экспериментальной фотографии: «Сон производит такую же работу, как Франсис Гальтон при производстве своих фамильных фотографий: сон как бы накладывает друг на друга различные составные части, поэтому в общей картине на первый план отчетливо выступают общие элементы, а противоположные подробности почти взаимоуничтожаются» [47:31]¹⁴.

Работа сгущения действует вместе со смещением. В частности, акцент сдвигается с различий на подобия. О действии механизма смещения в сновидении Фрейд пишет в «Наброске» 1895 года. Этот механизм можно понимать как смещение центра, как децентрацию: «содержание сновидения сосредоточено вокруг других элементов, нежели мысли сновидения» [46:314]. Акценты латентных мыслей смещены, что и открывает возможности артикуляции самой бессознательной мысли. Таков отвлекающий маневр:

«То, что в мыслях сновидения, по-видимому, является существенным содержанием, совсем не обязательно будет представлено в сновидении. Сновидение, так сказать, центрировано иначе, его содержание сосредоточено вокруг других элементов, нежели мысли сновидения» [46:314].

Сновидение «Об инъекции Ирме» парадоксально. В противоположность примерам, в которых ярко проявляется смещение, это сновидение «показывает, что при образовании сновидения отдельные элементы могут также сохранять за собой то место, которое они занимают в мыслях сновидения» [45:314-5]. При образовании содержания на первый план работы вышло сгущение, или, иначе говоря, смыслообразующая метафоризация. Таков и эффект предписанной программности «Ирмы».

В 1957 году Лакан в статье «Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда» переосмысляет соображения Фрейда о сгущении и смещении сквозь призму размышлений Якобсона об афазии. Якобсон соотносит два речевых расстройства с двумя осями упорядочивания высказываний – осью комбинации и осью селекции. Первая ось – метафора. Вторая – метонимия. Метафорическая ось замещения и метонимическая ось смещения вместе организуют процесс означивания, их «связь конституирует закон языка как закон желания» [31:150]. Онейродискурс, с одной стороны, метонимически поддерживает сопротивление означиванию, с другой, метафорически его преодолевает.

Толкование сновидения начинается в сновидении

В содержание сновидения зачастую включено его толкование. Этот процесс Фрейд называет бессознательным толкованием. Своим началом толкование уходит в пределы самого сновидения. Оно вписано в форму самого искажения. Если толкование относить к сознательным процедурам, то бессознательное толкование было бы оксюмороном, но скорее приходится говорить о бессознательном толковании как одной из составляющих самого процесса онейродискурса. Так что рефлексия происходит без рефлексирующего субъекта, начало толкования безначально, а граница сновидения и реальности пролегает не по линии толка, не на путях смыслообразования.