Сексуальность в глотке реальности. Онейрокритика Лакана

ОТТО. Историки психоанализа полагают, что в этой роли в сновидении появляется Оскар Рие, педиатр, семейный доктор Фрейдов. Он же – друг Зигмунда и партнер по игре в тарок. Впрочем, как говорит Лакан, к самым близким друзьям Фрейда Отто не принадлежит, при семье «он играет роль симпатичного, милого, щедрого на подарки холостяка, к которому сам Фрейд относится с долей благодушной иронии» [17:215].

ЛЕОПОЛЬД. На эту роль претендуют, по меньшей мере, два разных друга Фрейда. Анзье, Аппиньянези и Форрестер предполагают, что это – Людвиг Розенберг, врач и партнер Фрейда по игре в тарок. В других источниках говорится о том, что в роли Леопольда – Эрнст фон Фляйшль-Марксов, коллега Фрейда, ассистент Брюкке, скончавшийся в 1891 году в возрасте 44 лет. От Фляйшля, кстати, недалеко до Флисса. Именно Вильгельм Флисс – тот самый друг, который рассказывал Зигмунду о триметиламине. Анзье полагает, что Фрейд минимизирует число указаний на Флисса в толковании сновидения об «Ирме», чтобы не шокировать друга. Скорее всего, доктор Леопольд – это и Людвиг, и Эрнст, и Вильгельм.

М… Интересно, что Фрейд не наделяет это действующее лицо своего сновидения полным именем, подобно «Отто» и «Леопольду». Казалось бы, сведение имени до начальной буквы позволяет это имя легко развернуть. Однако нет: М., согласно дотошным историкам, – это Йозеф Брейер. Брейер, как и остальные мужские персонажи сновидения, – друг и врач. Но, кроме того, он еще и отцовская фигура. М. воплощает собой, как говорит Лакан, фигуру воображаемого отца.

Итак, на сцене сновидения – пациентка и собравшиеся вокруг нее врачи. Прямо консилиум! Терапевтическая сцена имеет четкое гендерное распределение: доктора-мужчины осматривают, диагностируют, предписывают лечение страдающей истерией Ирме. Сновидение, тем самым, «повторяет сцену лечения Фрейдом пациенток-истеричек и его обращения за советом по данному случаю к Брейеру. Так что сцена сновидения представляет собой краткое повторение сцены рождения самого психоанализа» [3:119]. Рождение и наводит на мысль о первосцене. Осмысление первосцены, сцены соблазнения, семейного романа и движет анализом Фрейда. Он на пороге психоанализа.

Смысл, мысль, желание, сексуальность выписывают это открытие. Более того, сама мысль оказывается заместителем галлюцинаторного желания! Эта радикальная идея не может пройти мимо Лакана: мысли «имеют мало общего с предметом изучения феноменологии мышления, будь то мышление образное или какое-либо другое. Речь здесь идет не о мыслях в общеупотребительном смысле, а о желании» [16:62]. Причем, кто знает, что это за желание?

«Одному Богу известно, что это за желание… оно исчезает и появляется, как колечко, бегущее по веревочке от одного игрока к другому. В конечном итоге, мы не всегда знаем, следует ли его относить за счет бессознательного или же сознания. Более того, неизвестно, чье это желание и о какой нехватке идет в нем речь» [16:62].

Сценарий сновидения: от желания видеть к желанию знать

У сновидения своя драматургия, свой сценарий. В сновидении «Об инъекции Ирме» очевидны два акта. В первом – Фрейд с Ирмой один на один. Во втором Ирму осматривают три доктора – М., Отто и Леопольд.

Первый акт разворачивается в большом зале. Вначале там много гостей. Затем фокус наводится на Фрейда, который берет под руку Ирму, отводит ее в сторону, и между ними происходит разговор, в котором доктор упрекает пациентку в том, что она не соглашается с его решением. Ирма в ответ говорит об органических болях. Фрейд пугается, всматривается в нее, подводит к окну и заглядывает ей в горло. Первый акт, открывшийся общим планом большой залы, заканчивается крупным, если не сказать предельным планом слизистой полости носоглотки.

Второй акт: Фрейд подзывает доктора М., который подтверждает его мысль об органическом заболевании. Возле Ирмы сгрудились друзья-врачи Фрейда – Отто, М. и Леопольд. Вокруг пациентки

«завязывается бессвязная беседа, напоминающая скорее не то игру в абракадабру, не то и вовсе диалог глухих <…> Вся троица настолько смехотворна, что по сравнению с подобными машинами по производству абсурда любой покажется просто небожителем. Знаменательны же эти персонажи тем, что воплощают собой ту идентификацию, в которой и заключается формирование эго» [17:224].

Трио врачей-друзей нарциссически отражают Фрейда. Сам Фрейд, находящийся в этом акте в стороне, ощущает ту же инфильтрацию на левом плече, что и у Ирмы. Так что и она поставляет ему черты для идентификации.

Но дело не только в нарциссической игре идентификаций, но в самых насущных проблемах, которые пытается разрешить Фрейд. Как ни странно, дружеское трио как будто дразнит сновидца, возвращая ему его сообщение в какой-то буффонаде. На сцене появляются, как называет их Лакан, клоуны и,

«словно издеваясь, перебрасываются как мячом самыми животрепещущими для Фрейда вопросами: Каков смысл невроза? Каково направление лечения? Насколько моя терапия неврозов хорошо обоснована? И за всем этим стоит Фрейд, который сновидение видит, оставаясь при этом Фрейдом, который ищет к сновидениям ключ. Вот почему ключ к разгадке сновидения является одновременно ключом к разгадке невроза и ключом к правильному лечению» [17:226].

Ключ – в сексуальности. Дидье Анзьё отмечает, что в первом акте действует «интенсивное гетеросексуальное притяжение», желание видеть и познавать «тайны соблазнения и зачатия» [2:48]. Гетеросексуальность подчеркивается тем, что перед Фрейдом не только Ирма, но за ней (в ней, вместе с ней) ее подруга, а также Марта и гувернантка (та, что с вставными зубами). Помимо этого женского трио, за кадром и еще одно: пациентка Ирма, жена Марта, дочь Матильда. Первый акт: Фрейд и женщины.

Во втором акте гендерная картина переворачивается, и перед нами Ирма и трое мужчин. Явившееся врачебное сообщество удовлетворяет свое желание знать. Два желания связывают между собой первый и второй акты. Желания эти – знать, видеть, познавать – сексуальны, ведь, в конечном счете, они обращены к собственному происхождению, рождению, к тайне в женском, к загадке женского желания. Гротексный характер ученого трио будто иллюстрирует мысль Лакана о том, что «желание знания не является тем, что к знанию нас приводит. Приводит к знанию… не что иное, как дискурс истерика» [28:24]³.

Фрейд подводит Ирму к окну, заглядывает ей в рот, она «слегка противится». Рот ее «хорошо открывается (аллюзия на фелляцию) и позволяет „познание“» [2:48]. Рот открывается познания ради.

Первый акт завершается жутким видом живой плоти, и тотчас начинается второй акт. Жижек отмечает, что в «момент невыносимого ужаса, тональность сна меняется, и кошмар резко превращается в комедию: появляются три доктора, друзья Фрейда, который на забавном псевдо-профессиональном жаргоне приводят многочисленные взаимоисключающие причины, по которым никто не виновен в заражении Ирмы инфицированным шприцом» [14:180], точнее не виновен в первую очередь сам Фрейд. Так второй акт прикрывает, нейтрализует ужас концовки акта первого. Так Фрейду удается избежать столкновения с реальным травмы. Так фантазм онейросценария скрывает травматическое ядро. Логика фантазма нацелена на сокрытие реального. Драматический сценарий завершается разрешением. Драма разрешается пониманием. Мужское трио вдруг осознает источник инфекции: инъекция триметиламина, сделанная Отто. Его легкомысленность и нечистый шприц – причина болей Ирмы. Желание видеть, знать, познавать обнаруживает химическую формулу сексуальности – триметиламин.

Логика сновидения – логика кастрюли, чайника и котелка

Желание не следует формальной логике. Логика сновидения – непротиворечива. Примером, который приводит Фрейд, становится der Kessel, то есть то, что на русский язык переводится и как чайник, и как кастрюля, и как котелок. Сновидение «Об инъекции Ирме» призвано оправдать сновидца, и на этом пути, на пути этого желания оно и не думает соблюдать ограничивающие законы формальной логики: