Сексуальность в глотке реальности. Онейрокритика Лакана

«Вся защитная речь – а ничем другим этот сон и не является – живо напоминает мне оправдание одного человека, которого сосед обвинил в том, что тот вернул ему испорченную кастрюлю. Во-первых, он вернул ее в целости, во-вторых, когда он брал кастрюлю, она уже была дырявой, а в-третьих, он вообще не брал у соседа кастрюли» [46:138].

Итак, логика сновидения как бы нелогична. Она основана не на исключении; не на выборе либо одного, либо другого, а на поддержании всех приходящих в голову возможностей. Вместо либо/ либо – и одно, и другое, и третье. Интересно, что пример онейрологики Фрейд берет из анекдотической, но бытовой ситуации, нередко случающейся наяву. В ситуации с Ирмой,

«как в истории с прохудившимся котелком, преступления не было, потому что, во-первых, жертва – о чем сновидение говорит на все лады – была уже мертвой, то есть больной органическим заболеванием, лечение которого было не в компетенции Фрейда; во-вторых, убийца, Фрейд, неповинен был в каком-либо намерении причинить ей зло; и, в-третьих, преступление, о котором идет речь, пошло больной лишь на пользу, так как дизентерия (здесь налицо игра слов дифтерия-дизентерия) пойдет ей только на пользу: все болезненное, все дурные соки в организме уйдут вместе с ней» [17:240].

Защитная речь онейроадвоката – речь-противоречие, но логика сновидений противоречий не знает. Фрейд – не преступник, да и его другой, друг его Флисс – тоже не злоумышленник. О каком злом умысле речь, если все во благо пациентки! Если желание во благо! Во благо субъекта желания!

Рождение субъекта желания, желание признания и желание желания

Итак, желание сновидения – оправдать сновидца. Благодаря сновидению «Об инъекции Ирме» Фрейду открывается тайна. Какая? Тайна желания!

Тайна того, что в каждое сновидение вписаны желания. Именно через сновидение «Об инъекции Ирме» Фрейд проводит, можно сказать, главный тезис всей книги: сновидение – исполнение желания, точнее, сновидение – это представление желания в исполненном виде⁴. Пока человек спит, во сне обнаруживаются те его желания, о которых он зачастую ничего не подозревает. Во сне, как говорит Фрейд, пока одна часть души спит, другая начинает пробуждаться. И желания различных «частей» исполняются. Понятно, что это может быть очень даже опасно. Часть души во сне просыпается. Сновидение – пробуждение.

Разумеется, мысли о том, что во сне сбываются желания, приходили в голову не только Фрейду. О том, что и сновидения, и психозы – своеобразные исполнения желания, писал в 1861 году один из основоположников научной психиатрии Вильгельм Гризингер. Ту же гипотезу в связи с аменцией высказывал и не кто иной, как Теодор Мейнерт, один из учителей Фрейда.

О том, что желания исполняются в галлюцинациях, Фрейд пишет в своей рукописи «Паранойя» в феврале 1895 года. Вскоре он понимает, что дело отнюдь не ограничивается галлюцинациями и бредом. В том, что человеческий субъект – это субъект желающий, его окончательно убеждает сновидение «Об инъекции Ирме».

Интересно, что в «Случае Доры», который по сути дела представляет собой продолжение «Толкования сновидений», Фрейд уверенно говорит, что именно идея универсального характера исполнения желаний привела к неприятию его теории. Фрейд убежден, что его теории было бы обеспечено признание, если бы он ограничился рассуждениями о том, что каждое сновидение содержит в себе некий смысл, и смысл этот можно раскрыть, используя определенные методы толкования. Если бы он сказал, что иногда во сне исполняется желание, а иногда материализуются какие-то страхи, иногда продолжается процесс размышлений, начавшийся наяву, а иногда вызревает намерение, зарождается творческий замысел и т. д., то не было и проблем с принятием его теории сновидений. Однако вместо этого многообразия Фрейд «выставил только одно общее утверждение, которое ограничивает смысл сновидения всего одной-единственной формой мысли, изображением желаний» [48:262]. Итак, принципиальное решение по поводу «Ирмы» заключается в том, что сновидение это формализует желание, желание исполнения желания. Желающий субъект – субъект сновидения. Желание Фрейда – в признании.

Так является лакановская формула: желающий субъект – субъект признания. Желание требует признания. Важен не столько объект желания, сколько признание самого желания, самого права на это желание. Фрейду необходимо признание Ирмы, необходимо признание со стороны коллег. Каково его место в символическом? Кто он для других? Для Другого? Все происходит так, будто признание существования – в Другом. В его взгляде. В его словах. В его желании.

Ирма открывает рот. Она должна признать правоту Фрейда. В его сне ей стоило бы подтвердить его желание. Желание – форма мысли. Оно может быть сформулировано и высказано.

Желание связано с голосом, но оно превосходит значение. Зарождающийся где-то в глубине глотки голос – между желанием и влечением. С одной стороны, решение загадки сновидения – удовлетворение желания, связанного с означающим. С другой стороны, действует измерение влечения, которое следует не означающей логике, а вращается вокруг объекта а, голоса-объекта, ускользающего от значения. В каждом высказывании можно усмотреть драму соперничества желания и влечения.

Фрейд заглядывает Ирме в рот, будто ищет истоки слов, словно разыскивает источник слова, основу самой речи. Где голос? Где объект а? Где объект-причина желания?!

Ирма открывает рот, и на сей раз не для того, чтобы говорить, высказывать симптомы, жаловаться, но чтобы показать место вылетевшего голоса, объекта а. Парадокс голоса как раз и состоит в том, что он – между душой и телом. Голос прописывает конверсионную истерию, переживания Ирмы. Истерия говорит настолько же языком, насколько и телом. Истерия – говорящее тело. Ирма не лишний раз подчеркивает это во сне Фрейда. И в этом, в частности, – истина этого сновидения. Истина этого сновидения – «не истина (научного) открытия, но истина (религиозного) откровения: оно имеет отношение к измерению священного, к его способности скорее указывать, чем означать. Лакан переводит ее в библейские термины „Ты есть это, что далеко от тебя, что в конце концов бесформенно… Мене, Текел, Перес…“» [6:58].

Рот Ирмы открывается, но на сей раз не для того, чтобы говорить, а чтобы указать на зловеще реальное жизненной субстанции, неопосредованной никаким означающим, на жуть недифференцированной, несимволизируемой, невыговариваемой органической материи, той, о которой невозможно ни словом сказать, ни пером описать. От жуткой как взгляд Медузы глотки Ирмы Фрейд отпрянул, но не проснулся. Он тотчас подозвал доктора М., затем появились Отто и Леопольд. Друзья заняли место Фрейда, который как бы исчез со сцены, выпал из света рампы, оказался где-то в стороне, за кадром. Теперь три доктора осматривают Ирму, а Фрейд в конце концов получает откровение в виде формулы триметиламина.

К этой формуле мы еще неизбежно вернемся, а пока зададимся весьма простым вопросом: где Фрейду открылась тайна? Где получил он откровение? Там, где его как субъекта cogito не было! Там. Во сне. В сновидении «Об инъекции Ирме». Фрейд – субъект тайны, субъект бессознательного желания, субъект истины. Еще раз обратимся к мысли Лакана о том, что сновидение об «Инъекции Ирме» «это сновидение того, кто задался целью установить, что сновидение собой представляет», и перефразируем ее так: это сновидение показывает желание того, кто пожелал сновидение и для этого, разумеется, отправился туда, где желания рождаются, туда, где они сбываются, туда, где сам он, субъект, готов исчезнуть.

Желание исполнено. Какие прогнозы?

Как еще предстать желанию в сновидении, как не сбывшимся? Как бы тавтологично это ни звучало, но в сновидении представлено то, что в нем представлено. В отличие от того, что принято называть реальностью, в нем не высказать ни уже отсутствующего прошлого, ни сделать прогноз на еще не наступившее грядущее. И все же сам факт исполнения желания в сновидении содержит ретроспективно, после пробуждения, стрелу времени, устремленную в будущее. Здесь и только здесь, в том, что называется реальностью, содержится возможность предвидения задним числом. В самом последнем пассаже книги Фрейд задается вопросом о значении сновидения для знания будущего и дает на него неожиданный ответ:

«Об этом, разумеется, не следует думать. Вместо этого хотелось бы сказать: для знания прошлого. Ибо сновидение в любом смысле проистекает из прошлого. Хотя и древняя вера в то, что сновидение раскрывает перед нами будущее, не лишена доли истины. Сновидение, изображая желание исполненным, уводит нас в будущее; но это будущее, воспринимаемое сновидцем как настоящее, из-за желания, которое нельзя разрушить, представляется точным подобием прошлого» [46:620].