Наконец, утомившись, Шуршун опустил свой мохнатый зад на ковер.
– Ничего, – прогудела сидящая на полу туша, – ночь длинная. До утра все равно пошевелишься. И тогда я тебя разорву, – Шуршун поскреб когтищами двух нижних лап по ковру. – Знаешь как будет больно перед тем, как ты умрешь?
Мишка боялся дышать. Мишка боялся дрожать. Одно лишь сердце отбойным молотком колотилось в груди. Только бы не заснуть случайно. Только бы не заснуть! Вот заснешь, вздрогнешь во сне, и тогда…
Все-таки он задремал. Наверное, уже тогда, когда брезжил рассвет. Мишка не мог знать точно – ведь под одеялом ничего не видать.
– Михаил!
От этого окрика Мишка проснулся. Узнал голос отца. Значит, утро настало. Значит, он пережил эту ночь. Мишка отбросил от лица одеяло. В дверях стоял папа.
– Что это ты тут творил? – Отец недоуменно оглядывал комнату.
Поваленные стулья и фикус. Разбросанные по полу кубки, учебники и тетради, ноутбук, настольная лампа.
– Что это за бардак? – Брови отца гневно сдвинулись.
Мишка лишь хлопал глазами. Шуршун посещал его раньше, но такого никогда еще не было.
– А ковер ты зачем испортил? – Отец заметил порезы.
«Это не я!» – захотелось завопить Мишке, но он лишь зажал себе рот ладонью. Кто же ему поверит?
– Ну и осел ты, Михаил! Ну и осел, – отец покачал головой. – Вечером будешь наказан. А сейчас быстро убрал здесь все, потом позавтракай и бегом в школу!
17
– Эй, Щеглов!
Витя поднял голову. Перед ним стоял Мишка.
– Вот, забирай, – он поставил статуэтку на парту и отшатнулся, будто бы фигурка была заразная.
– А что так? – Витя внимательно глядел на Мишку.
– Просто забери свою дрянь, – ответил Глушков.
– Неужели кошмарики снились?