Возможно, он сейчас принимает нас за детективов, осматривающих место преступления, или считает нас экскурсоводами, которые проводят его по Лувру. Или нет?
Второй этаж весь покрыт пылью. Похоже, папа Кирилла не соврал. Сюда не ступала нога человека несколько десятков лет.
Мы останавливаемся.
– Давай.
Соня указывает на дверь спальни и предлагает мне открыть. Я подхожу ближе, отодвигаю в сторону мужчину. Рука тянется к замку, но что-то внутри меня подсказывает – не надо, не открывай.
– Вежливый и приветливый, – бубнит мужчина у меня за спиной.
– Что? – Я оборачиваюсь и переспрашиваю.
– Внимательный и почтительный, – говорит мужчина и продолжает смотреть в пустоту перед собой.
Внимательный и почтительный? Холодок пробегает у меня по спине.
– О чем это он?
– А мне откуда знать? Я замаскировала нас под его родственников. Он сейчас считает нас своими близкими, родней какой-нибудь.
– Что ты хочешь сказать? – Встаю вплотную к мужчине так, чтобы он наверняка смотрел прямо на меня, и обращаюсь к нему: – Почему ты это говоришь?
– Солнышко, – он расползается в нежной улыбке, – ты же сама повторяла эти правила. Сама повторяла… Сама… Услужливый и внимательный. Помнишь?
Его глаза слезятся. Он плачет. Смотрит на меня и плачет.
Соня машет, мол, хватит возиться, открывай уже.
А я не могу оторвать взгляд от рыдающего человека. Мне отчего-то знакомо его лицо.
– Тормоз. – Соня отталкивает меня и идет к двери. – Сама открою.
Мы заходим в комнату, мужчина остается плакать на ступеньках. Я на всякий случай оставляю дверь приоткрытой.
Обычная спальня.
Детская.