— Ну, понес, Чмель, — ухмыльнулся Епифан, стуча зубами и согревая дыханием пальцы. — Твоей головой думать — вовек с печи не слезать. А еще партийный!
— Што — как партейный, у него шкура иная? — огрызнулся Чмель.
Кони, белые от инея, опустив в напряжении голову чуть ли не до самой земли, шипами подков цеплялись за каждый выступ земли.
Чтобы хоть немного согреться, люди спешились и шли пританцовывая. Поминутно то тут, то там, не устояв на ногах, падали всадники. Кони останавливались, обнюхивали распластанных на дороге седоков.
Впереди полка, словно совершая прогулку, в тонких сапогах, в синей венгерке следовал Парусов. Он двигался медленно, не торопясь. Время от времени снимал наушники, тер уши. За ним с двумя лошадьми плелся коновод.
С востока все наскакивал и наскакивал тугой циклон, на долгие минуты заволакивая снежной пеленой неимоверно растянувшуюся колонну.
И тогда Алексею казалось, что полка нет, что он куда-то исчез, оставив на этой страшной дороге лишь то, что смутно маячило перед глазами, — пол-эскадрона, орудия. Много ли с этими силами совершишь здесь, в глубоком неприятельском тылу, далеко от своих?
А как покажет себя командир? Захочет — часть добьется большого успеха. Не захочет — эскадроны вернутся ни с чем. Да вообще вернутся ли они? Не разобьют ли их тут, во вражьем тылу? Ведь в бойцах нет абсолютной веры в своего командира. Ведь он ни разу с обнаженным клином в руках не вел их в атаку. Ни разу не показал себя перед ними как командир и как воин.
Следуя за Парусовым, безостановочно двигалась захлестнутая пургой голова колонны. Она показывалась лишь на четверть секунды, чтобы сразу же снова пропасть. Кони пошли еще медленнее, а люди, прижимаясь к плечам лошадей и прикрываясь их телами от страшного бурана, на ощупь продвигались по скользкой земле.
Дорога круто пошла в гору. Помогая упряжкам, орудийные расчеты приданной полку батареи, спешившись, вросли плечами в щиты и колеса пушек. По команде Ромашки поспешили на помощь батарейцам люди головного эскадрона.
Медленно ползли вверх, подталкиваемые бойцами, тяжелые от обледеневших колес орудия.
Чмель уперся плечом в холодный щит пушки.
— Конь в борозду, баба в межу. Так и дыхало свободно может лопнуть.
— И что за погода? Небеса и те заодно с кадюками, — жаловался Фрол Кашкин.
— Скорей они заодно с нами, — ответил Твердохлеб.
— Как с нами?
— С нами, — нажимая на колесо, пояснил арсеналец. — Запорошит Деникину глаза, он нас и не заметит.
— А?.. Что?.. — наклонился к политкому туговатый на ухо Гайцев.
— Говорят, хорошо бы, товарищ командир, четвертинку в таку серьезную минуту, — кричал посиневший Фрол.
— Правильно, правильно говоришь, товарищ Кашкин, одну маленькую четвертиночку и без никоторых данных.