Контрудар

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ах ты, бедный мой Хролушка, Хролушка, Хрол!

Дындик, приумолкнув после строгого замечания политкома, отошел в сторону, где дремал его конь. Затем достал из вьюка трофейный полушубок, предложил его озябшему командиру. Парусов, поблагодарив моряка и поколебавшись несколько мгновений, накинул дубленку на плечи пасынка. Чувствуя какую-то неловкость, тронулся с места и пошел в обход бивака.

В одной из групп Кнафт уговаривал кубанца одолжить ему «на полчасика» бурку. Казак незлобно выругался:

— Адъютант, ты слышал поговорку — «отдай бурку дяде, а сам проси Христа ради…».

Неслышно, прихрамывая, подошел к Алексею Слива.

— Ребята волнением тронуты. Как бы не вышло перемены характера, — кивнул он в сторону командира полка.

— Мне, Слива, веришь? Ребята верят?

— Как отцу родному.

— Тогда ступай, успокой их. Хотя пойдем вместе…

Твердохлеб шутил, не отходя ни на шаг от своих людей:

— Эх, и положеньице-то, некуда даже приткнуться на период сугубого времени.

В одной из затихших кучек Пузырь, усиленно выбивая кресалом огонь из кремня, сокрушался, ни к кому, собственно говоря, не обращаясь:

— Жаль, уплыла вместе с Хролом такая роба! Не смикитил я процыганить мою милистиновую дерюгу на его справу. Мне была бы в аккурат его драгунская шинелька! Катеарически!

— Заткнись, халда! — вскипел Чмель. — За-ради бога, не прикасайся памяти моего кореша!

Буря не стихала. Не уставая, носился по полю снег. Группы растворились во мраке.

Прошло еще два часа.

Из тьмы донеслись голоса:

— Где комиссар полка?

— Где политком?

— Где товарищ Булат?