Контрудар

— Потерпи — увидишь, — отозвался Чмель.

— Эх, — закатил глаза Слива, — вот был командир Полтавчук — бывший партизан. Это который сдавал мне штабной эскадрон, — важно продолжал кавалерист. — Хоть десять, хоть двадцать будет казаков, пойдет биться. И не думайте, не шашкой. Он не кавалерийского племени. Известно, шахтерский хлопец — какой там кавалерист! В одной руке маузер, в другой — наган. Он, бывало, повсегда говорил: «Они у меня вот тут сидят». И на шею показывал. «Нет им от меня смертной пощады». Вот то был командир, — одним словом, герой. Тут приезжали разные комиссары, все больше партейные. Забрали его в Москву, будто в красный Генеральный штаб, учиться…

С криком «ура» устремились к переправе цепи 1-й бригады 42-й дивизии. Красноармейцы, стиснув винтовки в вытянутых над головами руках, погружались по грудь в воду.

От частых взрывов артиллерийских гранат опушка занятого казаками леса затянулась пороховым дымом.

С окраины Нового Оскола выступил странный обоз: тройка ломовых битюгов, волоча вереницу сцепленных и раскачивавшихся на ходу подвод, пересекла русло реки. Бойцы, взвод за взводом, передвигались по импровизированному мосту из телег, нагруженных для устойчивости булыжником. Пулеметчик с тяжелым «максимом» на плечах споткнулся. Один миг — и боец, пытавшийся удержать драгоценную ношу, вместе с нею очутился в реке. Сзади, шлепая по воде, захлестнувшей новую переправу, напирали густые скопления атакующих, среди которых с винтовками в руках находились и работники политотдела дивизии и курсанты дивпартшколы.

На берегу остановилась Мария Коваль. Расстегнув ворот гимнастерки и прижав локтем винтовку к боку, она вытирала платком мокрые от пота шею, лицо.

— Здоров, Леша! — крикнула Мария, заметив Булата.

— Здравствуй, Маруся. Живем?

— Живем! А настроеньице у братвы, должна я тебе сказать, хоть валяй до самого Ростова. Эх, Леша, в хорошее мы с тобой время живем!..

Застрочил казачий пулемет. Клюя землю, завизжали вокруг Марии рикошетирующие пули.

— Прощай, парень! Смотри, будь молодцом!

Мария Коваль нагнала стрелковую цепь. Через минуту она уже ничем не выделялась среди сотен торопливых фигур атакующих.

16

Чмель, прислонив драгунскую винтовку к плетеному забору, уселся на одной из колод, сваленных у штабного двора. Снял сапог. Вооружившись бритвой со щербатым лезвием, с насупленными бровями, сосредоточенный, отхватил ярко расшитый край портянки.

— Никак, борода, метишь сменить своих петухов на крынку сметаны или на кисет махры? На кой ляд ты перевел портянки? Таких красных петухов и срезал! В них-то весь форс!

— Это, Василий, не вопрос, што петухи красные. Вопрос такой, што неохота через них пропадать.

— Как это пропадать? — удивился Пузырь.

— Видишь ли, браток, оно уж звесно: по чужую башку идти — свою нести. Не станови врага за овечку, понимай, што он волк. Идешь в бой, не на прогулку! Всякий может получиться оборот. Знаешь, какие кони нагонистые у казака. Ешо он тебя не сцапал, а твои сапоги уже держит в своих руках. На полном скаку, подлец, срывает. Особенно как мои — вытяжки, натуральные юхтовые, да. Он хоть взутый, хоть разутый, а ничего не хотит понимать. Поначалу он целится на твои ноги, а потом уж на башку.

— Ну, а онучи твои с петухами при чем?

— В них-то, чудак, вся причина. Увидит он петухов и сразу взбесится. Скажет: «Грабитель шуровал по мужицким сундукам».