Контрудар

— Ничего страшного, Лева, трохи зацепило коняку, — ответил Твердохлеб.

— Бери моего, Гаврила Петрович.

— Посередь броду коня не меняют, не знаешь, чи шо? До берега как-нибудь притопаю.

Оба политработника — Твердохлеб и Иткинс — все время держались вместе. Невзрачный и несколько робкий с людьми бывший позументщик льнул к сильному и рослому арсенальцу. И Твердохлеб, не спуская глаз с товарища, как бы заслонял его от напастей и бед.

Фыркая, смело плыли вперед кони. Рядом, уцепившись за их гривы, переправлялись бойцы. Солнце садилось. Потемнела река. Всадники штабного эскадрона не отставали от людей Ромашки, вслед за Алексеем проникших бродом на вражеский берег. Дындик с горящими глазами скакал впереди.

Спокойно, словно на прогулке, двигался во главе своих людей Ракита-Ракитянский.

— Командир-товарищ, а ну веселей, веселей!.. — подстегнул его Дындик.

Бывший гусар поморщился. Хотя и ни один боец не мог упрекнуть его в трусости, но он чувствовал, что именно Дындик находился там, где было его, командира, место.

Заговорил гундоровский «максимка», и казалось, что кто-то сильной рукой трясет дубовые ветви.

Ромашка с обнаженным клинком, с криком «ура» увлек дивизион за собой. Гайцев, возглавлявший взвод бывших «чертей», не отставал, готовый в любую минуту прийти со своим клинком на помощь слишком ретивому командиру.

Где-то слева, у моряков, и еще левее, у пехотной бригады, как тысячекратное эхо, взорвалось «ура». Ударная группа 42-й дивизии, воспользовавшись маневром сводного кавалерийского отряда, сплошными цепями двинулась вперед.

Но… вдруг дозоры забили тревогу. Ромашка с Алексеем направились к наблюдательному пункту.

В просвете между лесом и хуторами открывался вид на Голубино. По несжатому полю, сразу за селом, отходила редкая кавалерийская цепь Гайцева, прикрывавшая открытый фланг атакующих. Из-за выступа далекого леса выплыла густая кавалерийская лава. Вслед за ней, чуть заметная в сгустившихся сумерках, показалась бесконечная колонна деникинских всадников.

Дивизион Ромашки, хотя и усиленный штабным эскадроном, не мог тягаться с многочисленной конницей врага. Но зато пулеметы и спешенные бойцы наспех сколоченного кавалерийского отряда, создав огневую завесу, срывали одну за другой атаки казачьей конницы.

Ракита-Ракитянский, наблюдая за боем с опушки рощи, служившей укрытием для коноводов, согнулся над полевой книжкой. Торопливо набросал донесение и, вызвав вестового, велел ему ехать в штадив. Дындик, только что вернувшийся из цепи, остановил ординарца. Взял из его рук документ, развернул.

— Что за новости? — уставился он на командира. — А где подпись политкома?

— Это донесение, — ответил, смутившись, Ракита-Ракитянский.

Дындик прочел первую фразу и протянул бумагу ее автору.

— Читай, только без пропуска.

Откашлявшись и переминаясь с ноги на ногу, Ракита-Ракитянский начал: