Контрудар

— Эх, Булат, Булат, — загадочно протянула Коваль, — сейчас положение такое: ко всему будь готов!

— В чем дело? — всполошился Алексей. В его памяти возник разговор с Боровым: «Конница Мамонтова?» — Ты что-то недоговариваешь!

— Повторяю, ко всему будь готов! — Мария, ощутив приступ слабости, впала в забытье.

22

В сплошном мраке тачанка подъезжала к Старому Осколу. С околицы доносился злой лай собак. Кое-где на улицах мерцали тусклые огоньки. Жизнь в штабах не затихала ни на один миг.

«Князь Алицин», — вертелось в мозгу Алексея. Он вспомнил подполье. 1918 год. Проверку документов на станция Полтава. Щеголь, предъявив немецкому коменданту визитную карточку, жаловался: «Я князь Алицин. Невозможно ехать с этими грязными евреями и вонючим мужичьем», после чего князя пригласили в комендантский вагон. И это любезная Натали говорила тогда, в актовом зале: «Пахнет плебейским по́том». Нашли друг друга.

По дороге то и дело попадались отдельные всадники. У въезда в город застава остановила тачанку, долго и недоверчиво осматривала ее седоков.

Когда Алексей внес бесчувственную Коваль в тускло освещенное помещение штаба, новый начдив, недавно принявший 42-ю дивизию, привстал от удивления.

— Что это у тебя, Булат, персидская княжна? Но ты ведь не Степан Разин и не атаман…

— Товарищ начдив, неужели вы не узнали нашего начальника политотдела? — ответил с упреком Алексей. — Доктора нужно…

Начдив засуетился, помогая уложить Марусю на диван. Явился дивизионный врач. Исследовав рану, перевязал ее, предложив везти Коваль в госпиталь.

Штабные сидели у телефонов, принимали, отсылали ординарцев. Начдив то и дело подходил к прямому проводу.

О чем-то тихо шептались по углам посыльные. Чувствовалось, что все чем-то сильно озабочены, но чем именно, Алексей не мог уловить. Заметив, что Мария пришла в себя, он подошел к ней.

— Я не пойму, Мария. Здесь какая-то суета. По-моему, что-то случилось неладное… Опять этот Мамонтов?

— Ты знаешь? — тихим голосом спросила раненая.

— Мне говорил Боровой.

— Да, Леша, неладное. Конница генерала Мамонтова прорвала фронт. Десять тысяч озверелой казачни хозяйничают в нашем тылу. Они разгромили базы Восьмой и Девятой армий. Мамонтов захватил уже Елец. Вырезает коммунистов, комбеды.

Алексей смотрел на раненую, и ее гнев передавался ему. Коваль понизила голос до шепота.

— В тылах паника. Кое-кто из местных руководителей бросает дела и удирает в Москву. Некоторые части разбегались при виде одного лишь казачьего разъезда. В Симбирской бригаде, это я узнала в Тартаке, рота во главе с штабс-капитаном собиралась уйти к белым. Там же некоторые коммунисты, опасаясь расправы, порвали свои партдокументы. Сегодня одного будет судить трибунал. — Коваль тяжело вздохнула. — Кругом слышится: «Ма-а-монтов. Ма-а-а-монтов». Кто произносит это имя с ненавистью и проклятием, а кто — с надеждой…

— Давно он прорвался?