Контрудар

— Осталось только дать имя полку, — прошептала Мария.

— Да, да, имя, — спохватился начдив. — Как ты думаешь, комиссар?

— Я предлагаю назвать полк Донецким, — сказал Боровой.

— Хорошо, очень хорошо, — согласился начдив, — он нас — донскими казаками, а мы его будем — донецкими. И увидишь — наша возьмет!

На рассвете против штаба дивизии выстраивались эскадроны. Парусов принимал рапорты от командиров. С записной книжкой в руках тут же вертелся новый адъютант нового полка Карлуша Кнафт.

Разбивка и поверка кончилась. Скомандовали «вольно». Булата обступили бойцы. Его поздравляли с новым назначением, а старые «черти», которые штурмовали с ним батарею, по-приятельски хлопали по плечу. Парусов стоял в стороне и, как всегда, щеточкой поглаживал свои пышные гусарские усы.

Полный служебного порыва, подошел к Булату Кнафт. Он чувствовал себя на седьмом небе. Одно дело исполнять роль порученца, а другое стать адъютантом, полновластным хозяином штаба кавалерийского полка. Он хорошо знал, что когда-то сам Парусов был адъютантом, а тут такую высокую должность дали ему — бывшему земгусару.

Не имея возможности нацепить витые аксельбанты — атрибут дореволюционных адъютантов, Кнафт вместо кантиков нашил на брюки узкие парчовые басоны.

— Товарищ комиссар, приказаний от вашего имени никаких не будет?

— Пока никаких, — ответил Алексей, с усмешкой взглянув на ретивого служаку.

Епифан хвастался офицерской шинелью. В ней он себя чувствовал куда лучше, чем в сброшенной накануне дерюге.

— Это вчера под Тартаком, когда чесанули Денику.

— Рукава длинные, — заметил начхоз-исполин, бывший кавалергардский интендант.

— Лучше иметь длинные рукава, чем длинные руки, — ответил за Епифана Алексей.

Слова комиссара звучали как предостережение бывшему интенданту. Бойцы озорно смеялись над опешившим завхозом.

— Да, да, знаем, где застревают наши золотники, — твердил, сам опытный в таких делах, Василий Пузырь.

Твердохлеб читал кавалеристам информационный листок:

— «Трибунал сорок второй стрелковой дивизии, рассмотрев дело политкома третьего батальона Симбирского полка Веткина Матвея, нашел доказанным, что Веткин Матвей, узнав о тяжелом положении на фронте, уничтожил свой партбилет. Ревтрибунал сорок второй дивизии, руководствуясь революционным сознанием, постановил Веткина Матвея, политкома батальона, за поступок, граничивший с изменой, — расстрелять. Приговор приведен в исполнение. Приговор прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях и командах дивизии».

К Алексею подошел перетянутый ремнями, в потертом немецком мундире, несколько грузноватый командир.

— Не узнаете, товарищ Булат?