Павел Петрович не тратил нервов на жалость. Сейчас нужно было думать только о себе. Мертвым он все равно помочь не мог. Оставалась только Ангелина, но та, если будет молчать и не высовываться, выйдет сухой из воды. А ему остается одно – идти на поклон к Козицкому. Это его последний шанс.
Глава 23
Желябову пришлось отпускать. Пришлось даже извиняться и предлагать подбросить до дому по ночному городу. После утомительной поездки-погони за город оказывать любезность злостной виновнице этой погони нисколько не хотелось, но пересилить себя Волченков не смог – все-таки перед ним была женщина, да вдобавок актриса. К счастью, Желябова сама наотрез отказалась от предложенной помощи. Она прекрасно держалась во время довольно долгого допроса, ничего так и не сказав по существу дела. Возможно, подспорьем ей служило ее актерское мастерство. Под занавес она даже пообещала выдвинуть иск против самого Волченкова – за то, что из-за него она угробила автомобиль. Ему ничего не оставалось, как только сказать, что подобный иск перспектив не имеет. Это было, конечно, правдой, и тут Волченков мог быть спокоен, но по большому счету пока он проигрывал этой странной женщине. Причем Волченков все яснее видел, что Желябовой действительно есть что скрывать, но вытянуть из нее ничего не мог. Она держалась лучше любого мужика. Не зря, видно, сформировалась в ней эта тяга к железкам и скорости. В хрупком женском обличье таился стальной характер.
Единственное, что полезного он сумел извлечь из этого задержания, – это содержимое телефона Желябовой. Пока телефон находился у него, а актриса сидела под присмотром в его кабинете, Волченков забежал в соседний кабинет, где молодой сотрудник, компьютерный ас, перегнал содержимое на свой жесткий диск и пообещал обработать информацию сразу же, как только появится свободное время.
Волченков отправился домой, как только отпустил артистку. Он не слишком расстраивался по поводу неудачи. В любой ситуации можно найти положительные стороны. Если Желябова имеет отношение к «охотникам», теперь она в любом случае начнет суетиться. Может быть, «суетиться» тут не совсем подходящее слово, но что-то предпринять она должна в любом случае. Хотя бы как-то предупредить подельников о своем задержании. Волченков намеревался установить за актрисой наблюдение. Хотелось обговорить это дело с Ломовым, но тот упорно не отзывался на звонки. Это было довольно странно, но, поразмыслив, Волченков решил, что Ломов оказался удачливее его и теперь, развивая удачу, намеренно дистанцируется, чтобы лавры достались ему.
Волченков не был против. Он чертовски устал и собирался, придя домой, немедленно завалиться спать. Даже ужином он решил на этот раз пренебречь. Эта девчонка вытянула из него все силы. «А все-таки странно, – подумалось Волченкову, – живем в одном городе, театр вот у нас, красивые женщины там играют на сцене, а я туда ни ногой, только работа и работа. Неправильно это. Если выйдет так, что Желябова окажется ни при чем, то надо будет обязательно сходить на какой-нибудь спектакль с ее участием. А если… Ну, тогда пусть все остается как прежде».
Волченков уже поднимался по лестнице, предвкушая, как упадет на мягкую постель и заснет до утра мертвым сном, но тут у него в кармане зазвонил телефон. Голос Ломова звучал предельно устало, будто его обладатель был тяжко болен.
– Знаешь, что? – как-то невпопад спросил Ломов. – Ты, кстати, где? Ах, почти дома… Это хорошо. Тогда спустись. Я здесь около тебя. Поговорить надо.
Волченков посмотрел на часы. Было два часа ночи. Он вздохнул и пошел обратно, отсчитывая ступени. Не он, а дом спал мертвым сном.
Ломов ждал его в машине в десяти метрах от подъезда. Внутри было сизо от табачного дыма.
– Доброй ночи! – юмористически сказал Волченков, забираясь на переднее сиденье.
Ломов посмотрел на него больными глазами.
– Ты куда пропал? – спросил он.
– Я пропал?! – удивился Волченков. – А что случилось? На тебе лица нет.
– Люченский, – хрипло сказал Ломов.
– Что – Люченский?
– Люченский – вот кто сливал «охотникам» информацию, – сказал Ломов. – И, судя по всему, уже давно.
– Он же мент! – воскликнул Волченков. – Не понимаю, как он мог?
– Вот так и мог. В глаза улыбался, а за глаза… Чему ты удивляешься? Наверняка ему платили. Подумай, сколько развелось народу, который за бабки и мать родную продаст. Ну, с этим ничего не поделаешь. Хуже, что кого-то из «охотников» мы упустили, и где он теперь и что может натворить, одному богу известно.
– Ничего не понимаю, – сказал Волченков. – Так вы, значит, вышли на «охотников»?