Она прижала ладони к побелевшим щекам.
– Так это… это правда? – прошептала она. – Это вы их убили?
– Что за чушь вы несете, Ангелина Владимировна! – сердито воскликнул Волченков. – Какого бы мнения вы ни были о полиции, расстрелами мы не занимаемся. Правда, убил их полицейский, но этот полицейский был, скорее, ваш человек, чем наш. Понимаете, о чем я?
Желябова, не мигая, смотрела ему в глаза, и Волченков понял – она поняла.
– Так вот, вернемся к опознанию, – продолжил он. – Званского мы опознали. Второй труп опознать сложно. Он сильно обгорел. Естественно, документы и все, что было при нем, тоже сгорело.
– Идемте! – сказала Желябова, вставая. – Я пойму.
Казалось, она выдавила из себя слабость как нагноившуюся болячку. Бледность по-прежнему покрывала ее лицо, но движения были уверенными и пластичными. Сейчас ее можно было вполне представить за рулем гоночной машины. «Сколько тут актерства и сколько характера? – гадал про себя Волченков. – Удивительная женщина. Но жизнь, кажется, сломана основательно. Печально».
В морге уже патологоанатом, с сомнением посмотрев на осунувшееся бледное лицо Желябовой, предложил:
– Может быть, вам сначала успокаивающее принять? Зрелище, знаете, не для женских глаз.
– Я выдержу, – сказала актриса.
Выкатили труп, обгорелый, скрюченный, воняющий так отвратно, что Волченкова самого чуть не стошнило. Желябова, не двигаясь, с полминуты смотрела на тело, а потом сухо сказала:
– Я думаю, это он, Игорь Четвертаков. Если они были там втроем, как вы говорите, то это он.
Некоторое время она о чем-то думала, а потом как будто пожаловалась кому-то:
– Я оставила тебя в эту ночь. В эту самую главную ночь. А теперь я даже не могу поцеловать тебя в последний раз. Мне оставили кусок обгорелого мяса. Это чудовищно. Мы все чудовища…
Она повернулась и, сгорбившись, пошла к выходу. Ломов нагнал ее.
– Ангелина Владимировна, может быть, вы расскажете, при каких обстоятельствах…
– Да все я расскажу! – с тоской произнесла Желябова. – Игоря нет. Ничего нет. Как это все бессмысленно!.. Да ради бога, я все расскажу.
Рассказывала Желябова спокойно и бесстрастно, точно отвечала зазубренный урок. Никакого актерства, никакой позы. Кажется, ей просто нужно было выговориться. Однако Ломов с Волченковым не стали слушать всю исповедь, подрядив на это дело Смолина с Тимошенко, а сами первым делом прояснили для себя самый главный момент.
– Сколько членов банды оставалось в наличии до вчерашней ночи?
– Трое, – сказала Желябова и, подумав, добавила: – Наверное, вам нужно и меня включить в это число. Тогда четверо.