Окопы были возле Березовки, где теперь течет нефть. Так случилось, что в роте было четыре хлопца из их класса. Их недолго обучали — выдали для стрельбы по мишеням по три патрона, показали, как разобрать винтовку, пулемет Дегтярева. Впрочем, стрелять умели все — до войны сдавали нормы на значки.
Юрку убило во время первой атаки. Так что под новый, сорок четвертый год мать сразу получила три похоронные — муж погиб в сорок первом, сын Гриша — в сорок втором. И еще Юрка, последний…
И отважилась Горбатенкова Аксинья на такое, на что никакая другая вдова в местечке не отважилась бы. Приняла на неделю солдата, ехавшего на фронт, приголубила его, а через девять месяцев родила мальчика и назвала его в память о младшем сыне Юркой…
Так вот, значит, этот Юрка, который успел отслужить в армии, а теперь, как и многие другие, ищет нефть, собирается жениться…
За огородом матери — стоянка бурильщиков, передвижные вагончики, времянки — из досок и фанеры, хатки, над которыми, однако, возвышаются антенны телевизоров, а рядом стоит колонна грузовиков, у которых вместо кузова длинные железные лестницы бурильных установок. В этот день Ольшевский не стал чинить забор — захотелось махнуть в Березовку. Отправился пешим, надеясь, что по дороге его догонит какая-нибудь машина.
Так оно и случилось. Сначала обгоняли грузовики, на которые не сядешь — сзади торчали железные лестницы. Наконец показалась машина, где в кузове сидели, видимо, бурильщики. Он поднял руку, и машина остановилась. На неоструганных досках, заменявших скамейки, сидели молодые парни и девчата. Все в штанах, в засаленных ватниках, но из-под пестрых девичьих платков выбивались пряди окрашенных перекисью водорода волос, а у некоторых девушек даже ногти были наманикюрены.
Городской вид Ольшевского, его шляпа, хорошо сшитый плащ не произвели особого впечатления на публику, сидевшую в кузове. По тону разговора, слегка шутливо-ироническому, по словам, выражениям, которые употребляли эти еще зеленые бурильщики, можно было судить, что парни и девушки окончили по меньшей мере десятилетку.
Но в то же время у них обветренные, посеревшие лица и шершавые руки. Маникюр на таких руках выглядит нелепо. Среди этих нефтяников, возможно, тот самый Юрка, которого Ольшевский никогда не видел…
Мелькают залитые золотом осени березняки, хмурые, черные торфяные поля. Ольшевский вглядывается в окружающий пейзаж, окидывает взором когда-то знакомые деревни, по улицам которых они проезжают. Он не был здесь со времен партизанщины, фронта, и все до основания изменилось. Нет уже ни ветряков, стоявших на песчаных взгорьях за деревнями, ни развесистых верб на улице, ни деревянных, с соломенными крышами колхозных построек, которые от обычных крестьянских хлевов, гумен отличались разве только размерами. Колхозные фермы на каменных фундаментах покрыты шифером или железом — по строгому плану. Телевизионные антенны над крышами. В домах большие окна, встречаются даже застекленные веранды. Больше стало садов…
А вдали, окаймляя неброское в осеннюю пору торфяное поле, желтеют, кажется, знакомые березняки и дубняки, те самые, по которым он прежде ходил. Висит знакомое серое небо. Да и дорога среди торфяников, березовых и ольховых перелесков вьется та же, только лучше ухоженная. То же самое небо над головой и та же земля…
ПОВЕСТИ
ВОЙНА У ТИТОВА ПРУДА
Мало родиться на свет человеком, у которого все на месте: две руки, две ноги, голова, глаза. Ко всему этому нужно иметь еще хорошее имя.
Яше с именем не повезло. Звали бы его Яшей, это еще ничего, за такое имя хлопец не стал бы обижаться. Но так его зовет только Лиза да еще учительница Мария Григорьевна. Все остальные зовут просто Яковом. И не только зовут, но и дразнят. Особенно этот Тарабанов Алеша, к которому подлизываются все хлопцы на их улице.
Если Яша чем-нибудь не угодит Алеше, тот без стыда и совести горланит:
Яше обидно, что про него сложена такая глупая и нелепая песня. Ему хочется, чтобы кто-нибудь сложил такую же и про Алешу. Но про Алешу никаких смешных песен нет. А если бы даже и была какая-нибудь, никто не отважился бы спеть ее в присутствии жилистого рыжего Алеши, — ведь его все боятся. Он самый сильный на их улице.
Когда Яша впервые пришел в школу, учительница, читая список, назвала его после всех. «Якуб Ясковец!» — прочитала она, и Яша вначале даже не понял, что это вызывают его. Он оглянулся: не встал ли из-за парты какой-нибудь Якуб? Но никакого Якуба в классе не было, и пришлось подниматься ему. Новое имя еще больше не понравилось Яше. Пускай бы уж лучше был Яков, а то какой-то Якуб…
Только во втором полугодии учительница стала называть Якуба Яшей. Началось это вот с чего. Мария Григорьевна задала однажды на дом трудную задачу. Яша умел решать задачи, решил он и эту. Но больше никто не решил задачи. Мальчишки просто списали ее у Яши.
ebooksa