В одно мгновение

22
18
20
22
24
26
28
30

Я смотрю, как он снова отпивает из бутылки и бормочет что-то бессвязное. Я всегда считала, что алкоголь лишь сильнее проявляет все то, что и так есть в человеке. Счастливые люди, напившись, становятся еще более счастливыми. Мерзкие пьяницы противны и в трезвом виде. Мой папа напивается тоскливо. Он разбит горем, и алкоголь превращает его в несчастную, жалкую, подавленную развалину со стеклянным взглядом и стиснутыми зубами, изо всех сил пытающуюся не дать волю слезам.

Папа тянется к телефону, с трудом тычет пальцем в кнопки, но в конце концов все же умудряется набрать наш номер. Мама с Хлоей на концерте. После третьего гудка трубку берет Мо, которая сегодня присматривает за котятами.

– Дом Миллеров, – говорит она.

Папа, не говоря ни слова, отключает телефон и, скомкав простыни, утыкается в них лицом, чтобы заглушить рыдания.

Алкоголь лишь сильнее проявляет все то, что и так уже есть в человеке. Того, у кого нечиста совесть, он превращает в омерзительную копию его самого: все то, что такой человек ненавидит в себе, все то, о чем сожалеет, приумножается, раздувается до такой степени, что ему хочется лишь разодрать собственное тело в клочья, вырваться из него наружу или же навеки погрузиться в забытье.

72

Мо вцепилась в руль так, что костяшки пальцев побелели. Она медленно взбирается вверх по извилистой дороге, ведущей к городку Биг-Бэр. Она получила права три месяца назад, но до сих пор не ездила дальше чем на пару десятков километров от дома. День сегодня пасмурный, небо, того и гляди, прорвется ливнем, но пока тучи держат дождь в узде. Со дня аварии прошло почти два месяца, лыжный сезон заканчивается. Вдоль дороги кое-где еще виднеется снег, но на склонах лишь изредка попадаются белые полосы до сих пор открытых трасс, засыпанных искусственным снегом.

Температура неуклонно падает по мере того, как Мо поднимается все выше. У подножия гор было плюс восемнадцать. В полдень, когда Мо наконец паркуется перед офисом шерифа, термометр в ее BMW показывает всего плюс одиннадцать.

– Рад тебя видеть, Морин, – говорит Бёрнс.

Он хорошо выглядит. После аварии он казался мне гораздо старше: вероятно, все дело было в зимней одежде и озабоченном выражении лица.

– Извини, что не навестил тебя в больнице, – говорит он.

– Я не расстроилась, что вы не приехали. Спасибо, что вы бросили все силы на поиски Оза.

– Я сожалею, что мы его не нашли. Мне не дает покоя мысль, что он все еще где-то там, в лесу. Но, как я понял, теперь за его поиски взялись Джек Миллер и Вэнс.

Мо изумленно смотрит на него. Хлоя говорила ей, что папа уехал в коттедж, чтобы восстановиться и пожить вдали от мамы. Все считают, что он уехал один. Теперь Мо знает, что с ним Вэнс. Странная парочка. Еще более странно, что они ищут Оза. Весь вопрос в том, что ей теперь делать с этой информацией. Мо ведет себя как обычно: по ее лицу невозможно понять, что она на самом деле думает.

– Если я правильно понял, у тебя остались вопросы насчет того дня, – говорит Бёрнс.

– Мне не хватает пары деталей для полноты картины.

– Можно вопрос? Зачем тебе это?

Мо колеблется. Она и сама толком не понимает.

– Со временем все, что произошло, постепенно размывается, – говорит она наконец. – Все мы, кто был там в тот день, помним события немного по-разному. Отличается и точка зрения, и даже сами факты. А мне хочется во всем разобраться. Не знаю почему, но для меня это важно.

– Так легче понять, – как ни в чем не бывало поясняет Бёрнс. – Я делаю то же самое, когда пишу судебный отчет. Оставляю все эмоции в стороне и вывариваю факты, пока не обнажается суть: в результате у меня на руках обычно оказывается невезение или неудачное совпадение, неверное решение, иногда – людская непорядочность.