— А ничем мы все не отличаемся… Знаем только немного больше, а хочем того же! Воевать хочем… жрать хочем… девчонок хочем… Ты вот, чего ты хочешь? Девчонку у тебя увели, а ты ее хочешь обратно… Это и тридцать миллионов лет тому назад было. Я молчал.
— А дай тебе сейчас силу, ты бы нас всех бы разнес… Разнес бы?
Я молчал.
— А жизнь — это, может быть, все, что запрещают доктора и милиционеры. Ты никогда не думал об этом? — спросил меня Умпа, посвечивая мне в глаза фонариком. — Может, вся трагедия, что я это понимаю, а другие — нет?
— Свети сюда, — приказал я Умпе.
Геннадий Умпа так оторопел, что даже разжал руку.
Я достал из кармана блокнот с фломастером и стал рисовать. Умпа молча смотрел на меня, наведя на блокнот круг света. Это было как в шахматном блицтурнире. Два рисунка без отрыва от бумаги.
— Понимаешь, Умпа, — объяснил я Геннадию. — Это вот ты ходил по улице в свой институт. Модный, с портфелем, с незаконченным высшим образованием. Этот рисунок называется «Сюда!» и равняется тридцати миллионам лет. Это значит, чтобы тебя превратить в такого вот Умпу, понадобилось тридцать миллионов лет, а чтобы ты снова стал вот таким дикарем (я нарисовал, каким), вот таким дикарем, понадобилось всего три минуты. Мы с тобой три минуты разговариваем? Так вот, сюда за тридцать миллионов лет, а обратно, к дикарям, за три минуты. Вот в чем трагедия.
Умпа, заросший волосами до шеи, смотрел на меня с ненавистью из своей темноты.
— Это только разговоры. Пока разговоры.
Из дома в вечернем свете фонаря появился кто-то в папахе, черкеске и в облегающих сапогах, в каких восточные мужчины отплясывают лезгинку. Когда лицо черкеса вошло в поля световой шляпы от фонаря, я узнал в черкесе все ту же Татьяну Рысь. Очень она изменилась в этом костюме.
— Вот дает, дикая дивизия, — сказал Геннадий, оглядел манекенщицу с ног до головы и свистнул как бы от восхищения. — Показывает Тбилиси, — сказал он и запел: — «Расцветай под солнцем, Грузия моя…» Ну походи…
Продолжая петь под свою же музыку, Умпа сам стал прогуливаться, как манекенщица, и поворачиваться на месте, и опять ходить, приговаривая:
— Комплект для путешествий в Дубну, желательно верхом на лошади: куртка, брюки, папаха, расшитые шерстяными нитками чулки, сапожки и перекидная сумка — хурджин. Модель Геты Натукашвили!
Потом он эффектно остановился и сказал:
— А твоя судьба от него зависит, — сказал Геннадий, кивая в мою сторону, — если он отобьет опять у Эдика Юлию, ты в порядке.
Татьяна Рысь внимательно меня осмотрела.
— Значит, едем? — спросил Умпа. — Только ты его не ревнуй. Поняла? Когда можно будет ревновать, я тебе свистну. Кстати, Марину Ивлеву пригласи.
— Зачем это? — спросила Рысь.
— Ты же знаешь, я люблю котят с перебитыми лапками.