— Знаю, сначала перебиваешь лапки, потом любишь, — ответила Рысь, и глаза ее постарели еще больше.
— И для него кого-нибудь пригласи, Нонку, что ли. Там, конечно, Юлия будет со своим женихом, — сказал он мне, — но ты не унижайся, ты держи хвост пистолетом. Ты ухаживай за Нонкой — и все. У них свои фокусы, у нас свои.
— Глаза у тебя, Умпа, какие-то… как будто ты отсидел лет пять, — сказала Рысь, — или будешь отсиживать… — Умпа проглотил это. — А хочешь, я за тебя замуж выйду? — сказала мне Рысь. — Вот будет сенсация! Будем вместе моды изобретать… Знаешь, сколько человек моей руки добиваются?
— Триста тысяч восемьсот человек, — сказал я.
— Точно, только и себя прибавь… Еще рисовать будешь? — спросила меня Рысь. — Ну нарисуй.
— Уже нарисовал, — ответил я, протягивая ей листок из альбома. «Морщины — это тропинки, по которым к нам приходит старость». И дальше: «Лицо Юлы с каждым рисунком все старее и старее».
— Не пощадил ты ее… А похожа…
— Ты посмотри, что он со мной сделал, — сказал Умпа и показал мой рисунок, тот, что я рисовал на бревнах «Сюда и обратно».
Рысь даже свистнула.
— Здорово он всех вас… всех нас… — уточнила она. И ушла.
— А ты придешь завтра в кафе «Нейтрино», — сказал мне Умпа. — В Дубне. Если не придешь, то знай — Герасимов умер… Так что по черепу тебя восстанавливать будет некому…
Я медленно побрел домой, жалея об Умпиной угрозе. Когда я приеду, он подумает, что я приехал из трусости. Но я-то знал, что я приеду не из трусости.
В кустах встретил меня Финист.
— Левашов, слушай, ты меня возьми с собой в Дубну, — прошептал Финист. — А то они тебя там… Я слышал, как они сговаривались. А я с собой всю баскетбольную команду привезу. Мы им покажем.
— Нет, Финист, — сказал я. — Тебе нельзя в Дубну. Зачем тебе в Дубну?
— Так ведь бить будут, — повторил Финн.
«А жених-то, значит, не Эдик, а пожилой… Немножко пожилой», — подумал я. Что это значит — немножко пожилой жених?..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Ты почему не в постели? Ты же знаешь, что тебе нужен режим, — пропел мне из темноты папин голос. — И лекарство не принял…
Кутаясь в шарф по своей старой привычке, отец вышел на улицу, освещенную ярким светом луны, поглаживая жидкие волосы, скрывающие лысый лоб. Я отвел глаза от папиного лба, наверное, для того, чтобы в который раз не задать себе один и тот же навязчивый вопрос: «Передается лысина по наследству или нет?» Потом повторил про себя афоризм своего изобретения: «Лысина — это завод, который перестал выполнять план по производству шевелюры…» Потом намотал прядь своих волос на палец, дернул: «Может быть, я тоже начал лысеть?..»