– Ну, этого мы не знаем. Это ваша гора. На нее никто еще не поднимался.
– А если я не хочу? Если мне просто хочется вернуться домой, плакать по ночам, а на людях делать вид, что все в порядке?
– Тогда так и поступите. Продолжайте бояться, оставайтесь одинокой. И еще двадцать лет ходите ко мне, а я буду повторять вам одно и то же: надевайте ботинки и лезьте на следующую гору. Посмотрите, что там, наверху. Друзья, повышение, дети… Это ваша гора.
– А после нее будут другие горы?
– Будут.
– Тогда детей можно отложить до следующей горы?
Ибрагим улыбается:
– Поступайте как хотите. Только смотрите вперед, а не назад. Поговорить же можно и на подъеме. Это кресло в вашем распоряжении всегда, когда оно вам понадобится.
Донна поднимает глаза, переводит дыхание и смахивает слезы.
– Спасибо вам. Я в последнее время чувствую себя немножко дурой.
– Одиночество жестоко, Донна. Пожалуй, это одна из самых жестоких вещей на свете.
– Знаете, вам стоило бы этим на жизнь зарабатывать.
– Вы просто немножко заблудились, Донна. А тот, кто никогда не блуждал по жизни, наверняка ничего интересного в пути не повидал.
– А вы? – спрашивает Донна. – Вы кажетесь мне грустным.
– Да, – признает Ибрагим, – мне немного грустно. Меня одолевает страх, и я не знаю, как из этого выбраться.
– Я посоветовала бы двинуться вверх, на другую гору.
– Не уверен, что у меня хватит сил, – говорит Ибрагим. Теперь его глаза наполняются слезами. – У меня болят ребра, а кажется, что сердце.
– Я буду рядом на подъеме, – обещает Донна и берет его за руку. Она впервые видит Ибрагима плачущим и больше не хочет этого видеть.
– Никому не говорите, – просит Ибрагим.
– Они все знают, – отвечает она, и Ибрагим кивает.