Прозрачная маска

Сегодня день оказался мрачноватым, солнце проглядывало временами, однако он, как всегда, уселся в кресло, прикрыл глаза и спросил себя, на чем остановился вчера — на буковых досках, кажется, которые приготовила мать для своего гроба, потому что всегда думала, что если убьют Дамяна, то этого она не переживет… Вспоминал жену Дочева, которая рожала на заставе в страшнейшую пургу. Акушер не мог приехать — роды принимали они с ее мужем… Ребенка спасли, а она умерла. Завернули ее в одеяло, зарыли в снег и занялись ребенком. Он, бедный, кричал не переставая. Додумались кормить его молоком кобылицы. На ложку молока добавляли две ложки воды. Однако волки задрали кобылу, и ребенка нужно было куда-то отправлять… Пристроили в детский дом…

Зазвонил телефон, и Старик приготовился к отражению атаки жены.

— Я его не выпил! — со злостью крикнул он в телефонную трубку, но потом сконфуженно добавил: — Извините!

На проводе был полковник Дочев.

— Собирайся, батя Дамян! — почти скомандовал полковник, а Старик рассмеялся, и голос его зажурчал, как ручеек.

Швырнув халат на пол, быстро отправился в ванную, побрился, опрокинул вазу с цветами — на ковре образовалось темное пятно… Затем неожиданно остановился перед зеркалом и, как всегда, задумался над приглашением. Христо — хороший мужик. Он знает, что жизнь на пенсии никого не делает счастливым. Решил, видимо, поразвлечь его. Так, от человечности и доброты. Когда он прибыл на границу и был еще младшим лейтенантом, на каждое слово отвечал: «Так точно, товарищ капитан», — и смотрел в глаза… «Дал я ему кусок хлеба на всю жизнь. Учил его военному делу и верности родине. Думаю, мои труды пошли впрок. Трое их было. Один уволился и стал агрономом, другой в ту ночь погиб, а Христо нацепил на плечи погоны и с честью носит… И уж сколько лет их носит, а я ему радуюсь. За его благодарность, наверное… Видел его месяц назад — похудел, почернел, как от чахотки. «Что с тобой, Христо?» — «От работы, батя Дамян». Поверил ему, но отругал. Прошло то время, когда общество считало настоящими людьми только тех, кто всю жизнь был на работе. Это обедняет личность, делает человека односторонним и ограниченным. Если человек не обогащает себя, не развивается всесторонне, то скоро заметит, что исчерпал себя и стал совершенно бесполезным…

Христо утвердительно кивнул, а думал совершенно о другом. «Людей не хватает, батя Дамян. Подберу хорошего, способного парня, научу, и только он начинает по-настоящему работать, его забирают. Наш город периферийный, маленький. Большие города постоянно просто грабят нас». На это я ответил: «Когда несколько лет назад хотели у меня забрать тебя, я поднял такую бучу, прямо заявил: «Возьмете его, принимайте мою отставку…» Только дети не наказывали меня. А ты ничего не понял, Христо. Для чего я тебе говорю, только оставил тебя, а ты уже дал согласие». — «Эх, дядя Дамян, мы с вами не вчера познакомились. Я помню оплеуху… там, когда мы шли по следу… Вспоминаю ее и думаю, что по-настоящему добрый учитель должен уметь и наказывать. Хотя, если говорить честно, ты меня никогда не баловал. Не помню, чтобы когда-нибудь похвалил, а ведь было за что». — «Похвала, Христо, расслабляет человека. И снижает, как говорят врачи… его защитные реакции… снижает тонус. А тебя я поощрял взглядом… И ты это чувствовал». — «Чувствовал прекрасно, батя Дамян…»

Побрился, надел бежевый костюм, в котором когда-то ходил на работу, достал зимнее пальто и впервые заметил, какое оно тяжелое. Надел шляпу, вышел на улицу и начал ждать с нетерпением, злясь на себя: «Ну вот, опять жди… большое дело… наверное, опять какой-нибудь пустяк, а молодежь фантазирует, делает из мухи слона… особенно те двое из районного… Петру Калинчеву, тому только бы не работать. Он от работы шарахается как черт от ладана, спешит домой, его совершенно не привлекает общество, не волнуют общественные интересы. Читает много, но не прислушивается к тому, как говорят люди. А разговорный язык самым точным образом отражает сущность нравов. Хороший следователь, но немножко холодноват. Суть постигает скорее логически… путем умозаключений… По служебной лестнице пойдет быстро, но быстро охладеет. К пятидесяти выдохнется, захочет стать адвокатом. В общем, неплохой офицер и незаурядный юрист. Только дети распознают человека взглядом и так на него смотрят, словно сверлят насквозь. Ему не хватает теплоты… той теплоты, которая ничего общего не имеет с мягкотелостью, но говорит о силе и справедливости. А ведь если подследственный не почувствует стремления следователя к справедливости, считай дело заранее опороченным… Калинчев добросовестно относится к своим служебным обязанностям, к порученному делу. Но ему малость не хватает чего-то… какого-то просяного зернышка… чтобы стать настоящим следователем. Я ему об этом скажу. И тому, малышу, тоже скажу. Смотрю на него и думаю, как смог такой космополит попасть в наши органы. Думал, что за заслуги отца. В действительности его родители среднего пошиба интеллигенты…»

Машина остановилась около Старика, полковник Дочев открыл переднюю дверцу:

— Пожалуйста на почетное место.

Старик продолжал думать о молодых сотрудниках из районного управления МВД, которых ласково называл «петухи».

— Докладывай!

— Ограблен магазин, убит человек. Предполагаю, что оба преступления имеют между собой связь. Почерк один. Достаточно профессиональный. Есть очень деликатный нюанс… Поэтому попросил приехать тебя…

— Дай папку.

В районном управлении Старик, отказавшись от чая, сразу занялся изучением материалов следствия. Время от времени слышались его «хм» или «ага», сопровождаемые глубокими вздохами, за которыми скрывалась тайна какой-то боли или болезни, известной только ему самому. Полковник Дочев встал у окна, устремив взгляд в белоснежную даль. Так он давал отдых своим глазам. Но вдруг он насторожился. В скверике у входа в управление у засохшего кипариса сидела незнакомая женщина, не сводившая глаз со снега у своих ног.

«Кто она?» — спросил он у Калинчева, показав взглядом. Капитан что-то прошептал, но женщина в этот момент, как по таинственному сигналу, обернулась, и Дочев чуть не вскрикнул…

Распахнув окно, он кашлянул, чтоб привлечь ее внимание и разглядеть получше…

— Анастасия…

Старик не любил, когда ему мешают и прерывают.

— Это что за шуточки!