Черный аббат. Мелодия смерти

– При чем тут я? Джилберт не захотел присутствовать, и я его не неволила.

– Вот именно, не неволила. А он и рад этому! – не унималась мать. – Тебе, конечно, многое простительно – ты молодая. Но запомни: если ты и дальше будешь обращаться с ним так же равнодушно, как с приказчиком или лакеем, тебе никогда не удастся добиться привязанности мужа. Он возьмет в привычку куда-нибудь исчезать и выдумывать обстоятельства, которые его задерживают.

Девушка выслушивала нарекания матери, не отрывая взгляда от паркета.

– Я делаю все, что могу, – прошептала она.

– Еще бы ты не делала! Я затратила столько усилий на то, чтобы обручить тебя с одним из богатейших молодых людей Англии, а ты даже не считаешь нужным притвориться, что расстроилась из-за его бегства. Между прочим, останься он – ты вела бы себя точно так же. Джилберт не вызывает у тебя никаких эмоций. Пустое место.

– Мама! – воскликнула девушка и подняла полные слез глаза.

– Вот опять «мама», – поджала губы миссис Каткарт. – Чего ты хочешь? Что еще тебе раздобыть? – сокрушенно развела она руками.

– Я вообще не желаю замуж, – вытерла слезы девушка. – Мой отец не стал бы меня принуждать.

Заявление это было очень рискованным, и на сей раз Эдит проявила гораздо больше смелости, чем ей дозволялось. В последнее время она и впрямь стала храбрее. Охватившее ее отчаяние постепенно переродилось в возмущение, которое девушка загоняла вглубь, но мужество ее росло с каждым днем.

– Твой отец! – воскликнула миссис Каткарт, побелев от гнева. – Твой отец был дураком и ничтожеством. Он нас разорил, потому что у него не хватило ума не растранжирить унаследованное состояние. Я двадцать лет верила в него, думала, что он – сама доброта, мудрость и рассудительность, а он, оказывается, ступил на кривую дорожку самых рискованных спекуляций, предложенных ему, легковерному кретину, рыцарями наживы. Он бы тебя не принуждал, это точно! – издевательски рассмеялась женщина. – Он позволил бы тебе выйти замуж даже за своего шофера, если бы ты вознамерилась. Все в нем было слабостью и безволием. Он катился под откос и нас увлекал туда же. Мерзавец!

Холодный блеск ее голубых глаз источал столько злобы, что девушка содрогнулась.

– Каждый раз, когда мне приходится встречаться с очередным нечистым на руку маклером, чтобы выпытать у него биржевые сводки, я с новой силой начинаю презирать твоего отца. Это он виноват в том, что мы экономим каждый пенс. Берегись! Я возненавижу и тебя, если ты ослушаешься. Ты должна думать не о своих прихотях и капризах, а о том, как вылезти из нищеты, да и мать избавить от страданий.

Эдит понимала: сейчас лучше помолчать. Но поток упреков, оскорбительных для памяти ее отца, вынудил ее забыть об осторожности. Она знала, что любое противоречие вызовет новый приступ бешенства. Тем не менее, не страшась его, девушка выпрямилась и мужественно взглянула на миссис Каткарт.

– Обо мне, мама, ты можешь говорить, что тебе угодно, – ледяным тоном произнесла она. – Но унижать своего покойного отца я не позволю. Я сделала все, что ты требовала, то есть согласилась выйти замуж за человека внешне приятного и симпатичного, но значащего для меня не больше, чем первый встречный на улице. Я готова ради тебя на эту жертву. Но не разбивай мою веру в человека, воспоминание о котором – единственная отрада моей жизни.

Ее голос дрожал, из глаз текли слезы. Миссис Каткарт брезгливо поморщилась и приготовилась к атаке, но появился дворецкий, ожидавший распоряжений хозяйки по поводу званого обеда, и матери ничего не оставалось, как, облив дочь молчаливым презрением, удалиться прочь.

Девушка выждала с полминуты и заперлась в библиотеке. Смеркалось. Эдит включила свет и дала волю охватившим ее чувствам. Внутри у нее все клокотало, но слезы принесли облегчение. Впервые в жизни она заглянула в сердце своей матери. Впервые познала, что оно наполнено не кровью, а черной желчью.

Эдит догадывалась, что между ее родителями существовали разногласия, но и помыслить не могла, что все настолько ужасно. Ей приходилось наблюдать много светских браков, в которых, как утверждала молва, супруги несчастливы, но на людях они не подавали виду и держались по-дружески. Эдит с детства запомнила эту манеру поведения, где супруги – лишь друзья, и считала ее фальшью.

Она понимала, что, если выйдет замуж за Джилберта Стэндертона, их совместная жизнь сложится так же. Но бурная вспышка материнского гнева открыла ей глаза на то, чем отличаются такие «дружеские» союзы по расчету от подлинных браков по любви. Теперь ей стало ясно, почему ее симпатичный, жизнерадостный отец, умевший так звонко смеяться, с годами превратился в хмурого, угрюмого человека, в свою собственную тень. Ее пронзила жалость – воспоминания о нем продолжали жить в ее душе.

Она еще немного поплакала, а потом у нее словно пелена спала с глаз – девушка почувствовала себя спокойной и уверенной. Эти несколько минут, проведенные в библиотеке у окна, с созерцанием неприглядной улицы и вымощенного дворика многое изменили в ней. Она вдруг стала по-новому воспринимать события, точно какое-то волшебство повлияло на работу ее мозга.

В итоге она нашла в себе силы переодеться, сойти в банкетный зал и радушно – никто не заметил, что равнодушно, – поздороваться с гостями. Она почти не делала над собой усилий, чтобы с дочерней преданностью, даже лаской взирать на свою мать, хотя отныне та казалась ей чужой, черствой и алчной женщиной.