– Тогда что ты хочешь? С каким разговором ты заявилась? А, я догадываюсь! Ты хочешь, чтобы я разменяла квартиру. Ну что, я права?
Не поднимая глаз, Даша кивнула.
Мать резко встала со стула, швырнула в мойку чашку и развернулась к столу.
– Ни за что, ты меня слышишь? Ни за какие коврижки! Нет, вы только подумайте, – возмущенная мать обратилась к неизвестному собеседнику, – квартиру ей разменять! Квартиру, которую папа… – Закрыв рот ладонью, она замолчала.
– Мам, – начала Даша.
Но мать ее перебила:
– Даже не думай, забудь! Не будет меня – делай что хочешь. Разменивай, дели, продавай! Но пока я здесь, на этом свете, нет и нет.
– Я тоже, – просипела Даша, – имею право. Я здесь прописана.
– Право ты имеешь? – взвилась Лариса Владимировна. – Ты имеешь право на одно – добровольно калечить свою судьбу! Вот это – пожалуйста! А меня в это не втягивай, слышишь? Если ты идиотка, то я – нет, извини. Эту квартиру, – всхлипнула мать, – обустраивал папа. Всю, от начала и до конца. Со всего мира по нитке собирал: замки, ручки, шторы, коврики! Нет, я не мещанка, ты знаешь! Но здесь все – папа. Его труд, его руки, его задумки! Как он старался! Чтобы мы, чтобы ты и я… А теперь ты хочешь все это разрушить? Зачеркнуть всю мою жизнь? Нашу с ним жизнь? Нет, моя дорогая! Не выйдет.
Даша медленно поднялась со стула. Тянуло низ живота. Скорее бы домой, лечь и накрыться одеялом. Заткнуть уши ватой и никого, никого не слышать – ни Елену Семеновну, ни любимого мужа. Никого! А главное – поскорее бежать отсюда, чтобы не слышать родную мать.
Лихорадочно натягивая пальто и сапоги – руки дрожали ужасно, – Даша услышала последнее.
– Да, – из кухни кричала мать, – у тебя, кстати, есть выход – подать в суд! И наш справедливый суд разделит все по закону! Ты ж тут прописана, правда?
– Спасибо за совет, – крикнула Даша и выскочила за дверь.
Заплакала она только на улице. Плакала громко, навзрыд, испуганные прохожие замедляли шаг. Что делать? Ехать в метро и реветь? Слезы не прекращались. Нет, ни за что.
Даша открыла кошелек и пересчитала деньги – на такси хватит. А там… там наплевать. Пусть думает Мишка. В конце концов, он мужчина.
В такси зарылась в шарф и постаралась успокоиться. В дом зашла мертвая. Не было сил даже раздеться. Перепуганная свекровь суетилась – предлагая поесть, выпить чаю, сходить в душ. Даша молчала. Прошла к себе и, не снимая свитера и брюк, легла на диван. Слава богу, Мишка еще не вернулся. Во-первых, не было сил говорить. А во‐вторых, Даша представила, что она скажет любимому мужу. В общем, везунчик, что не попал под горячую руку.
Почти до самых родов Ларе она не звонила. Но все же не выдержала, поехала. Открыла своим ключом и застыла на пороге. Дверь в гостиную была открыта, и мать спала в кресле. То, что увидела Даша, ее потрясло: перед ней сидела старуха. Нет, все не так – в кресле спала очень пожилая, очень усталая, замученная и истерзанная женщина. Мать была «не в порядке» – без привычной косметики, без укладки, в домашнем халате и тапках. Поразило ее лицо – серое, в глубоких морщинах. Господи, и когда они появились? А седина в волосах? Раньше Даша ее не замечала. Но главное – выражение лица. Нет, все понятно – спящий человек не контролирует свою мимику, но чтобы так? Чтобы такая гримаса страдания и боли? И руки – руки не были расслаблены, как бывает во время сна, – побелевшие Ларины кисти были плотно сжаты в кулаки.
В изнеможении Даша опустилась на пуфик в прихожей. Мама, мамочка. Бедная, бедная Лара! Ей хуже всех. У Даши есть муж и скоро будет ребенок. Есть свекровь, хорошая, мудрая, добрая женщина. У Лары нет никого. Нет, есть дочь, конечно, есть дочь! Но дочь живет отдельно, и у нее своя семья и свои заботы. И никакая самая лучшая дочь никогда не заменит ей мужа. Такого мужа, каким был папа и после ухода которого жизнь Лары потеряла всякий смысл.
Одиночество. Беспросветное одиночество и печаль были написаны на ее лице. А она ведь не старая – что такое под пятьдесят? И как всегда, у нее полно кавалеров – Лара со смехом рассказывала про ухажера на работе, между прочим, самого замдекана, вдовца и приличного человека, про какого-то юношу, украдкой подкладывающего ей конфеты.
Ну почему, например, ей не сходить с этим вдовцом в кино или в театр? Почему надо себя запереть, отрезать от остального мира, уйти в свой личный монастырь? Ведь можно жить, снова научиться радоваться и получать от жизни удовольствие?
ebooksa